Девальвация танца

Те, кто смотрит в балете не танец, а высокоразвитую спортивную гимнастику, порадовались за лауреата Гран-при, украинца Дениса Матвиенко. Он воплотил грезы зрительниц о настоящем мачо, демонстрируя азартный напор и силовую виртуозность. Еще один украинец Ярослав Саленко прибавил Золотую медаль в Москве к своей коллекции конкурсных наград. Обладатель второй Золотой медали белорус Иван Васильев доказал, что в свои 15 лет может соперничать с лучшими танцовщиками мира. «Золото» среди женщин разделили сразу три девушки – Чинара Ализаде (только что окончившая московскую Академию хореографии), балерина из Мариинки Евгения Образцова и американка Кристина Шевченко. «Серебро» и «бронзу» взяли две танцовщицы из Большого театра – Екатерина Крысанова и Наталья Осипова, соответственно.

Можно было бы назвать еще несколько имен талантливых конкурсантов. Но победы исполнителей не скроют провала в соревнованиях хореографов. Это даже не провал. Это зияющая пропасть, в которую рухнули надежды на появление нового поколения талантливых людей, умеющих сочинять балеты. Жюри это поняло – и не присудило хореографам ни одной премии.

Очевидно, что конкурс артистов должен проходить отдельно от конкурса постановщиков. Но неудачные условия московского соревнования скрестили два вида современной хореографии – то, что положено исполнить соревнующимся артистам на первом и втором турах, и то, что предлагали на свой конкурс соискатели-хореографы. Разобраться в этом сумбурном потоке не было возможности ни жюри, ни зрителям, изнемогавшим от однообразия и скуки. Причем скука была как на опусах российских соискателей, так и в моменты показов иностранных хореографов. Так называемый международный конкурс на восемьдесят процентов был конкурсом России и стран СНГ. Серьезные постановщики всех остальных стран Москву проигнорировали. Приехали откровенные графоманы, полусамодеятельные авторы и танцовщики, почему-то уверенные, что открыли в себе дар создания балетов.

Современным у создателей танцев было только время создания. Пластическое мышление россиян и их сверстников из ближнего зарубежья застряло где-то в семидесятых годах прошлого века, то есть тогда, когда начинали ставить советские балетмейстеры – их учителя, ныне преподающие предмет «мастерство хореографа» в творческих вузах.

Неясно одно. Как наши сочинители, люди в большинстве своем молодые, умудрились прожить в абсолютном вакууме? Ведь сегодня записи балетов со всего мира общедоступны, есть возможность перенимать опыт у иностранных трупп, которые часто гастролируют в России, есть, в конце концов, возможность стажировки за рубежом, на которых многие бывали. И не важно, что к нам часто приезжают не самые лучшие, а более «дешевые» гастролеры. То, что показывают второстепенные хореографы из Европы, как правило, грамотнее и профессиональнее третьестепенных опусов, показанных на нынешнем конкурсе. Это же надо убить в себе всякое желание учиться, чтобы прозевать весь танцевальный мейнстрим, ничего от него не взять, кроме декоративного доморощенного пессимизма. С другой стороны, зачем учиться? Проще сказать (что и делается у нас сплошь и рядом): «Запад нам не указ, мы ужасно самобытные, сами себе голова». А потом спокойно почивать на лаврах.

Но даже в том недоразвитом виде, что практикуется на конкурсе, современную хореографию надо современно танцевать. На конкурсных выступлениях исполнители часто подводили и без того слабых постановщиков, искажая их замысел до неузнаваемости. Там, где предполагалось раскрепощенное тело, было зажатое чугунное нечто. Удивляться этому не стоит. Неправильно понятый культ прошлого – знамя российских директоров училищ и балетных педагогов (которые всю творческую жизнь не знали почти ничего, кроме классики Петипа и балетов Григоровича). Поэтому в наших балетных школах техники современного танца преподаются факультативно или вовсе отсутствуют. А педагоги внушают детям, что главное – броско скрутить пируэт и сигануть под потолок. Получается, что всякие «мелочи», вроде выворотности ног по мировым стандартам или чистоты мелкой техники, – это несущественно. При таком подходе к любимой классике можно представить, что происходит со всем остальным. А происходит вот что. Ученик выходит из школы с внушенным ему неоправданным комплексом превосходства: я обучен классике, поэтому все могу. А зрители с содроганием наблюдают, как дитятко, которое все может в теории, на практике не способно элементарно прогнуть спину. И пока не пройдет давняя фанаберия, захлестнувшая российский балет, положение не изменится. Вот и получается, что провинциальность – не географическое понятие, а добровольное состояние ума.