Рыцарь и половцы

Сергеев, постановщик и сценограф, придумал зрелище, в котором аскетическая внешняя форма точно работает на символическое содержание. И не важно, что в афише это названо «концертно-сценическим исполнением»: скупая несуетность действия подходит монументальной музыке, в звуках которой словно заключены основы мироздания. Режиссер не эксплуатирует почем зря средневековую костюмную романтику, не морочит публике голову искусственным переносом действия в наши дни и не умножает на сцене бури и бездны, которых и так полно в партитуре. Он тактично выявляет вневременной смысл мистерии о Лоэнгрине – рыцаре с лебедем, символе и тайне христианства. В единый фокус сошлось все. Уместно употребленная символика цветов (черное, красное и белое). Сумрачная энергия световой партитуры (достойная работа Андрея Потапова). Идея креста, по форме которого построены мизансцены и декорации. Условно-старинные, а иной раз наоборот, современные костюмы действующих лиц. И отдельные «говорящие» детали крупным планом, вроде королевской короны или взлетающего живого голубя в финале.

«Князь Игорь», тоже номинант «Золотой маски», так же похож на «Лоэнгрина», как зима на лето. Чтобы описать постановку, достаточно пересказать либретто, потому что именно это делают режиссер Юрий Александров и сценограф Вячеслав Окунев. Правда, они прослаивают буквальность серией метафор и аллегорий, склоняющих спектакль к идее «это не про древних, это про нас». Оба подхода обозначены уже в прологе, когда былинного воина Игоря провожают в поход. Среди бояр, мужиков и баб по сцене бродит седой старец с клюкой – образ многострадальной Руси. Сценограф Вячеслав Окунев выдал все, что полагается: полно икон, кафтанов, хоругвей, кокошников, зипунов и кольчуг. Но вместо Путивля наличествует громадный двухъярусный помост, украшенный псевдоисторическими барельефами (они ужасно похожи на штампованные металлические чеканки, висевшие в домах советской интеллигенции). Помост пригодится и в половецком стане: закрой его цветистым «ориентальным» покрывалом, и все дела. Остальное довершат лисьи хвосты на шапках, хан Кончак с гримом опереточного китайского мандарина, и также синтетические блестящие шаровары и лифчики половчанок, обильно украшенные «драгоценностями». Мизансцены, как правило, предсказуемы. Если сцена с Галицким, то натуральная пьянка: не счесть чоканий кружками и пьяных шатаний. Если девушки из народа жалуются княгине, то непременно в виде испуганных лебедушек. Если половцы, то с повадками хищных зверей. И так далее, и тому подобное. Но впечатляет сквозная деталь – обломок меча, руина прошлого, с которой не расстается князь. Финал решен без всякого оптимизма: старик Игорь в лохмотьях обнимает поседевшую рыдающую жену, они натужно поют о грядущем счастье, но публика понимает: страна перенесет еще много бед, тем более что и старец с клюкой на авансцене тоскливо смотрит в грядущее.

Впрочем, для любителей оперного «реализма» это привлекательный спектакль, доступный, без выпячивания приемов и натягивания режиссерского одеяла на себя. Правда, в оркестре несколько раз «лажали» медные, князь Игорь (Петр Макаров) пел уставшим голосом, Наталья Дмитриевская (Ярославна) не порадовала ровностью, а Элина Однороманенко (Кончаковна) исполнила не оперную арию, а скорее жестокий романс. Зато национальное чувство зрителей удовлетворено. Увы, для этого пригодился спектакль, напоминающий русский сувенир для невзыскательных иностранцев.