Режиссер Алексей Герман-младший:

– Алексей, как вы оцениваете новейшие изменения в системе господдержки кинематографа?

– То, что основная часть госфинансирования отправляется в новый фонд, который должен выделять средства небольшому количеству коммерческих компаний на производство «патриотического» кино – это, очевидно, политическое решение. Власть хочет повысить управляемость не только отрасли, но и всего кинематографического сообщества. Однако многие из тех компаний, которые претендуют на прямую государственную поддержку и, судя по всему, получат ее – не самые эффективные с коммерческой точки зрения и не самые успешные с точки зрения культуры. Это несомненно. Критерии отбора этих компаний неизвестны, конкурс не проводился – так решила власть.

– А чем это опасно?

– Идея снимать меньшее количество фильмов, но с большими бюджетами и большой идеологической нагрузкой не нова. Под лозунгом «лучше меньше, да лучше» ее пытались реализовать, в 1950-х годах. В итоге наступил «период малокартинья», который не принес казне денег, а культуре – художественных достижений. Фильмы того времени даже по телевидению стыдятся показывать. Если главное в реформе все-таки идеология (а мне кажется, что это именно так), то логика власти такова – найти несколько продюсеров для того, чтобы они поддерживали санитарный уровень фильмов, и одновременно отвечали за то, чтобы в кино не было никакой политики, то есть сделать цензорами. Как при самодержавии. В царской России цензоры были образованными людьми, фолианты писали по ночам, над хорошими книжками втайне рыдали. А на людях – поучали Пушкина, что он не позитивен, что можно писать поинтереснее. Нынешние кандидаты в цензоры известны и заранее на все согласны в отношении будущих Пушкиных. Больше того, они нам объяснят, что сами Пушкины с трепетом голосуют за реформу. Вообще механика и смысл происходящего понятны. Государство говорит: «Я главнее всех». Имеет право.

– Не «имеет право», а обязано руководствоваться правом. То есть правилами, а не чьей-то волей…

– Мы имеем то, что имеем. Другое дело, что небольшие кинокомпании чаще работают эффективней больших. Многие дорогие фильмы крупных компаний, претендующих на долю государственного пирога, провалились. За последние годы эти компании вложили в убыточные проекты десятки миллионов инвесторских денег, вернуть которые они не в состоянии, да и идей у них нет, кроме клонирования того, что уже было. А пробовать новое они будут бояться, чтобы не наказали. Да им и не надо. Возьмут советский фильм про революцию, поменяют акценты на противоположные. Назначат героем белого генерала, перекрасят красные флаги в триколор. Все счастливы. Но штука в том, что патриотическое кино – это не только обличение врагов на экране, и уж никак не огламуривание реальности, а история про образ жизни и ценности. Все американское кино построено на великой идее, что Америка – страна возможностей. Место не сахарное, с немалыми сложностями, но если ты будешь упорным, то добьешься своего. И ведь все это – жизнеподобные истории. Такие, которых, может, и не было, но они могли бы произойти. Как в «Красотке», например. Но боюсь, что «Красотку» у нас не запустили бы в производство. Про что-то более сложное и не говорю.

– Обидно за остро и по-новому мыслящих людей, которые в этой системе не пробьются. А это плохо. Ведь в культуре, как в спорте и науке, необходима конкуренция…

– Официальные лица называют несколько причин образования фонда: повышение эффективности господдержки, привлечение частного финансирования, создание механизма частичного возврата вложенных в кинопроизводство денег, повышение прозрачности и содействие укрупнению кинопроизводящих компаний. Я не против возвращения государственных средств в кино. Очевидно, что и господдержка должна быть прозрачней, и не должно быть чиновников, которые живут на откатах, и продюсеров, которые живут на воровстве. Но у нас в стране 2 тысячи киноэкранов, а в Америке 37 тысяч, не говоря уже о том, что у них гораздо сильнее развиты телесети и практически нет пиратства. Будь эти проблемы решены, можно было бы отпустить кино в свободное плавание. Кто выживет, тот выживет. Но такие вещи требуют поступательной работы, и это вопрос конструктивной индустриальной дискуссии. К сожалению, она не проводилась. Немцы и французы поступили иначе. На мой взгляд, гораздо эффективнее. Во Франции взимают налоги с иностранной кинопродукции, а в Германии – разветвленная система фондов, как федеральных, так и земельных, позволяет поддерживать не только свое кино, но и чужое. Это гибкая современная структура.

– То есть наш фонд может затормозить развитие кино?

– Чтобы сделать вывод, должно пройти время. Но как бы то ни было, фонд – не причина для замораживания производства дебютного и авторского кино. Фактически исключив Министерство культуры из индустрии и сосредоточившись только на коммерческом и «государственническом» кино, мы потеряем то будущее нашего кинематографа, которое только начало формироваться. Ведь именно благодаря молодым режиссерам, появившимся за последние годы, и благодаря Министерству культуры, которое сейчас ругают, российское кино стало существовать в мировом культурном пространстве. Чего почти не было в девяностых годах. Вопросом для меня является позиция власти по отношению к культурным проектам. Понятно, что государство не хочет поддерживать фильмы, направленные против государства.

– Противогосударственным может быть признан только такой фильм, который призывает к насильственному изменению существующего строя. Мне такие картины неизвестны. Есть фильмы, которые показывают порочность каких-то властных структур, действий власти и представителей власти. Но для демократической страны это в порядке вещей…

– Боюсь, что власть так не думает. И в своем желании защититься от несуществующей угрозы может угробить вообще все арт-кино. А это было бы больше, чем ошибкой. И не надо делать вид, как сейчас пытаются, что в России все плохо и нет талантливых людей. У нас же всегда так – сначала Эйзенштейн плохой, потом замечательный. Когда-то уложили «Андрея Рублева» на полку, а теперь им гордимся. Вся наша история полна таких примеров. Ну не могут действительно талантливые люди писать, снимать или рисовать сообразно тому, как требуется, у них своя жизнь внутри происходит. Не получился бы из Авербаха постановщик «позитивной» мелодрамы. Таких людей надо уважать. Ведь каждый мыслящий человек осознает, что они правы в желании оставаться самими собой. Ими надо гордиться. Солженицыным надо гордиться, русским авангардом, Блоком и Гумилевым, Бродским, Пастернаком, Карсавиным и многими другими, теми, кто и составляет основу нашей цивилизации. И кто был наказан не потому, что не любил свою страну, а потому, что был другим. Из живущих мы имеем счастье существовать рядом с Хржановским–старшим, Норштейном, Рязановым, но нам же это все не нужно, мы же живем только здесь и сейчас. И плевать нам с высокой колокольни на науку и культуру. Функционеры говорят об ученых и художниках с ленцой, устало, как о детях надоедливых. Но ведь эта наука и культура составляют нашу славу. Так зачем же ее уничтожать? Я считаю, что если в России появятся такие художники, как Тарковский, Эйзенштейн, Ромм, мы возвратим себе статус современной кинодержавы. Нельзя взять все и слить. И сейчас главный вопрос для нас: сохранится ли само государство, основной культурной целью которого является не развитие своего, а копирование чужого? Не движение вперед, а завистливые взгляды на других. Убежден, нам нужно развиваться, а не идти назад к тому, что уже было. Гас Ван Сэнт, Джим Джармуш – их знает весь мир. И мир верит их фильмам потому, что они настоящие, не выдуманные, не гомункулусы. И они творят американскую мифологию. Нам что, своя не нужна? Будем вечно флаги перекрашивать? Один известный американский рекламный режиссер, когда заключал контракт на съемки ролика в Москве, потребовал защитить его от медведей. Здорово, да?

– К прошлогодним событиям в Союзе кинематографистов России вы тоже относитесь критически? Нужен ли вам лично кинематографический союз?

– Последний год показал, что большая часть кинематографического сообщества является аморфной и безынициативной массой, не способной четко обозначить свою позицию в важнейших индустриальных вопросах. Какое-то время мне казалось, что если в СК вступят молодые кинематографисты, он может стать разумной организацией. Но сейчас это никому не нужно, мне в том числе. А от каких-то вещей, которые там произошли и происходят, мне просто противно. Для меня присутствие в нынешнем Союзе кинематографистов невозможно из соображений личной гигиены. Мне больно смотреть на талантливых людей, на гордость нации, вспоминая о том, какими они были, и видеть, какими они стали. И никакие «чрезвычайные», «победительные», «зубодробительные» съезды, наполовину состоящие из мифов и страшилок, бреда о каких-то иностранных заговорах, это не исправят. Только хуже сделают. На самом деле это наша общая трагедия. Мы сами себя разрушаем – и кинематографисты, и государство, которое одновременно делало ставки и подсуживало. В результате проиграли все. Сами сделали кинематографистов презираемой профессией. И если когда-нибудь, не дай Бог, случится беда и кто-то должен будет сказать людям нужные слова, то окажется, что количество тех, к чьему мнению прислушиваются, будет гораздо меньше, чем могло бы быть.

– Я не раз слышал, что кризис кинематографического сообщества впервые обозначился не в прошлом году, а в момент учреждения второй национальной киноакадемии «Золотой орел»…

– О том, когда начался кризис, мне судить трудно, а по поводу двух общекинематографических премий я думаю, что одна из них достойная, а другая иногда, к сожалению, используется для личного поощрения. У меня прадед офицер был достойный человек, и дед, и отец. Никто за медальками не бегал, и я не хочу.

– Существует ли, на ваш взгляд, «новая волна российского кино» и, если да, относите ли вы к ней себя?

– Волна существует и объединяет людей, которые хотят говорить на новом языке, понятном не только в России, но и в мире. А насчет себя не знаю. Это не я должен решать.

– Поскольку в той «критике сверху», которой она подверглась, поминались и ваши фильмы, вас к ней отнесли без вашего согласия…

– Критика нового русского кино, которую я слышал в последнее время, служила корыстным целям, да и зависть еще присутствовала – из-за призов и всего прочего. Но молодые должны бунтовать, ошибаться и искать, иначе не будет движения вперед. Наверное, кто-то иногда перебирает. Но глупость же – обвинять режиссера за то, что у него в фильме нищая библиотекарша ворует книги. Это же не он устанавливает зарплаты бюджетникам!

– О вас как о режиссере часто говорят, что вы наследник своего отца. С одной стороны, это лестно, потому что он – прижизненный классик нашего кино, а с другой – в слове «наследник» слышится «эпигон». Как вы сами разбираетесь с отцовским наследством?

– К творчеству отца я отношусь с трепетным уважением. Но при этом смею надеяться, что у меня свой голос.

– Недавно вас в своем выступлении задел Константин Эрнст. Что вы хотите ему ответить?

– Он действительно не очень доволен моими картинами и мной лично, особенно из-за моего несогласия с реформой кинематографа. А например, Виму Вендерсу и Терри Гильяму мои фильмы пришлись по душе. В принципе это нормально, что твои картины кому-то не нравятся. Главное – не сходить из-за этого с ума и не превращать обычные вещи в карусель ненависти.