Самодельные люди

Даже странно, что Таганка раньше к Платонову не обращалась. Категорически отказавшись от современных пьес, Юрий Любимов широко распахнул сцену своего театра для мировой прозы и поэзии, отдавая предпочтения текстам о судьбах России, о переломных моментах русской истории. Пьеса «Голос отца» и фантастическая повесть «Эфирный тракт», ставшие литературной основой спектакля Игоря Коняева, как раз рассказывают о годах великого перелома, о людях, которых носит по нашей огромной земле их беспокойная душа. Рассказывают об изобретателях и чудиках, мечтающих о мировом братстве и счастье всех людей, о полях роз, чей запах исцелит все хвори, об особой «мыслительной энергии», которая сможет подчинять природные процессы. В тексте свободно плещутся советские лозунги и идеи Федорова о воскрешении всех мертвых, чтобы не лежать им в забвении и тоске.

Александр Титов, студент и мечтатель, беседует со своим умершим отцом, пытаясь сохранить в сердце и памяти всю его жизнь. От юности, где тот с доктором физики Фаддеем Поповым пытались накормить железную руду так, чтобы она сама полезла из земли, до его гибели по дороге в Америку, в которой мечтал научиться новым технологиям и привезти их в Советский Союз.

Со сценографом Алексеем Порай-Кошицем Игорь Коняев работает со времен «Московского хора», где поставленные друг на друга батареи, ржавые трубы, кровати с панцирной сеткой создавали игровую среду и впечатляющий образ страны коммуналок. Театр на Таганке – место, где завпостом Порай-Кошиц начинал свою профессиональную жизнь, место, которое особенно больно найти в беспризорности, разрухе и запустении.

Для «Голоса отца» Порай-Кошиц выстроил в центре сцены эффектную и действенную конструкцию, напоминающую остов космического корабля, железнодорожную станцию, мост в будущее. На застекленной правой стороне черно-белыми проекциями возникает то подъезжающий поезд, то дома в деревне, куда только провели электричество, капустные грядки, на которых ставит опыты передачи силы мысли агроном Исаак Матиссен. Иногда стальные балки начинают светиться, окончательно превращаясь в подобие гиперболоида инженера Гарина (близкого свойственника платоновских изобретателей).

Платонов, как никакой другой русский писатель, передал апокалиптическую и религиозную составляющую русской революции. В его произведениях люди строят коммунизм, как правоверные евреи строили свои Первый и Второй храмы: благоговейно, отрешившись от всех земных дел, от самих себя, готовили души и ждали, что вот здесь и будет место встречи земли и неба, место блаженства и чуда, место преображения тварной, человеческой природы. Этот строительный и преобразовательный пафос живет и в маленькой радиопьесе «Голос отца», и в большой фантастической повести «Эфирный тракт».

«Мы не знали ни счастья, ни истины, ни простого удовлетворения от своей работы и от своих страданий. Но мы тоже хотели создать великий мир благородного человечества и чувствовали себя достойными его», – делится умерший Яков Титов с сыном.

Сложные монтажные стыки пьесы и повести, вязкие, полные инверсий, бликующие тексты Платонова оказались для актеров Таганки вызовом, заставившим вспомнить о лучшем в себе. Юрий Любимов прекрасно поставил легкие своих артистов, привыкших к лучшим произведениям мировой культуры.

Здесь все существуют осмысленно. Но особенно хороши трое чудиков, решивших доказать биологическую природу электронов («Электрон – он суть микроб»): аристократичный, нервный Фаддей Попов – Сергей Подколзин; деревенский мечтатель Яков Титов в молодости – Александр Лырчиков и, наконец, тоненький, интеллигентный, с еще ломающимся юношеским голосом Александр Титов – Дмитрий Бутеев.

Во всех троих живет экзистенциальная тоска, смутная и неодолимая, та тоска, которая разрушает и строит государства. На сцену Таганки вышли «самодельные люди» (Лев Гумилев значительно позднее введет в обиход понятие «пассионарии») – которые всегда были и всегда будут. Их сосущее беспокойство – один из стимулов развития человеческого общества и одна из главных опасностей для всего человеческого вида. И сейчас, приглядевшись, мы можем заметить этих одиночек в толпе, которых и можно назвать солью земли.