Posted 2 декабря 2015,, 21:00
Published 2 декабря 2015,, 21:00
Modified 8 марта, 03:13
Updated 8 марта, 03:13
– Можно сказать, что каждый великий роман – это разговор автора с Богом. Что есть я, мироздание, бессмертие. «Лестница Якова» – попытка написать такое произведение. Вам не кажется, что сегодня все меньше становится тех, кто хочет думать и кто может этой книгой заинтересоваться?
– Если кто-то заинтересуется этой книгой, то скорее это мои современники, старшие и младшие, которые задумывались об истории своей семьи и поняли, что все мы со своими локальными семейными историями участники большой истории страны. Книга вышла почти месяц тому назад, и теперь я могу быть уверена, что такие люди действительно есть, и среди них есть и люди молодого поколения. Это меня радует. Что же касается разговора с Богом, это тема глубоко личная, каждый человек ведет этот разговор всю жизнь, иногда не отдавая себе в этом отчета.
– Вы описываете отчасти судьбу вашего предка Якова Улицкого. Человека, попавшего под каток репрессий. Таких людей было много… Репрессии – оттепель – застой. Как прекратить «дурную бесконечность»?
– Мне кажется, что каждое время предъявляет человеку разные вопросы. Иногда ответ имеет поколенческий характер: когда началась Великая Отечественная война, ответ был довольно прост – сотни тысяч молодых людей бегом побежали в военкоматы. И это был прямой и мужественный ответ на вызов времени. Сегодня время гораздо более сложное, и вопросы более сложные. Мне кажется, что мы попали в такой отрезок, когда чрезвычайно важно самостоятельно думать и самостоятельно принимать решения, и они, как правило, сегодня лежат в области частной жизни. В обстоятельствах, когда корыстолюбие и безответственность просто разлиты в воздухе, очень важно определить границы, которых ты лично не перешагиваешь, даже если огромное большинство людей этих границ не ощущают.
– Некоторые сегодня говорят так: «Чего ждать от страны, где много лет уничтожали всех думающих и несогласных. Генофонд сильно пострадал от репрессий. Победили те, кто расстреливал, и сегодня мы пожинаем плоды»…
– Это ужасный диагноз – я имею в виду заключение, что мы живем в стране, где победили расстреливающие… На генетический фонд трудно влиять – рождаются новые дети, меняются условия существования, но у меня нет такого чувства, что наши дети хуже нас. Более того, мне очень нравится поколение двадцатилетних – они свободнее, они не пережили того страха, который так изуродовал психику наших родителей. Хотелось бы, чтобы больше не было ни революций, ни кровопролитных войн. Вопрос, как мне кажется, в том, насколько люди усваивают уроки прошлого. Если эти уроки плохо усвоены, мы с вами снова можем оказаться в новой войне и в новой революции.
– Ваши герои – люди родные, они похожи в поступках, привычках. Что такое родовой код, о котором вы упоминаете? Существует ли код страны?
– Кода этноса, я думаю, нет. Даже и семейный код во многом определяется и воспитанием, и атмосферой общества. Это очень старый вопрос для генетики: какова роль наследственности, до какой степени среда влияет на проявление тех или иных заложенных в человеке качеств. Сегодняшняя наука в общем считает, что роль среды в проявлении и выражении тех или иных генов довольно велика.
– Часть населения нашей страны жадно стремится к свободе, другая часть прекрасно чувствует себя обеспеченными «рабами». Кто прав в исторической перспективе? Может быть, все дело в крепостном праве, которое сравнительно недавно у нас отменили? Мы просто не видим ценности свободы?
– В истории нет, как мне представляется, правоты или неправоты. История страны в конечном счете зависит от социальных реакций. Если бы в 1917 году общество иным образом реагировало на дикий хаос, который образовался после февральской революции, если бы огромные массы людей, травмированных поражением в войне, не пошли за большевиками, была бы другая история. Это слишком просто – исходить из предпосылки, что поведение народных масс в этот период определялось крепостным правом. Скорее реакция была обратной: опьянение предполагаемой свободой при полном отсутствии ответственности, которая сопряжена со свободой.
– В своих книгах вы часто рассказываете об особенных людях. Многие из них обладают талантом соучастия. Уметь сострадать – талант? Насколько это важно сегодня?
– Вообще-то у меня наибольший интерес всегда вызывали не особые, а незначительные и маргинальные люди. И талант соучастия, возможно, скорее проявляется как раз у людей «незначительных». Умение сострадать – талант, конечно же. Такой же редкий, как и все другие таланты. Это важно было всегда, во все времена. Давайте вспомним Максимилиана Волошина – он жил в Крыму в те времена, когда Крым переходил из рук в руки – от красных к белым, от белых к красным, и те, и другие кровожадно уничтожали друг друга. А Макс, святой человек, гений места, гений Крыма, спасал от смерти, укрывал у себя в доме и тех, и других. Рискуя жизнью. Как важно об этом хотя бы помнить…
– Сегодня в обществе сильная разобщенность. Объединить, наверное, могла бы культура, которая государством, по большому счету, не поддерживается. Может быть, упадок культуры выгоден тем, кто управляет?
– Не могу согласиться с этой точкой зрения. Государство само представляет собой элемент культуры, никто не доверял ему функции управления культурой. Это одна из распространенных иллюзий и государства, и общества. Значительная и наиболее важная часть культуры вообще невидима для государственных деятелей, поскольку сами они находятся на довольно низком культурном уровне. Посмотрите на депутатов нашей Думы – они постоянно демонстрируют такое трогательное невежество. Вспомните Никиту Хрущева – у него тоже была иллюзия, что он что-то понимает в изобразительном искусстве… История продолжается, не меняя вектора. Но правы вы определенно в том отношении, что культура – единственное лекарство от варварства. Но рассчитывать на то, что государство будет финансировать культуру, не стоит. Культурных людей выращивают хорошие школы, хорошие книги, хорошая музыка, и не в силах государства это запретить. Хотя такие случаи бывали. Но культура – плод деятельности талантливых и мотивированных людей – и в искусстве, и в науке. И никакое государство не в силах запретить творческие движения отдельно взятых людей. Но затормозить – да, может.
– Церковь сегодня – это часть политики, как когда-то давно? Так было всегда и так будет? Как вы отнесетесь к тому, что Закон Божий начнут преподавать в школе?
– Церковь – часть человеческой культуры. У любой институцированной религии всегда появляются амбиции руководить жизнью отдельного человека и общества в целом. Это было всегда, об этом свидетельствует история религии. Закон Божий, в разных его версиях, – плод длительной эволюции человека, он давал возможности для выживания общества, которому необходим нравственный закон для выживания. В наше время на этой почве возникло множество новых вопросов, ответы на которые не записаны в конце учебника, как в учебнике арифметики. Если в наших школах начнут преподавать Закон Божий, то он будет базироваться на катехизисе Православной церкви, и тогда множество людей, к ней не относящихся, будут ущемлены. Что скажет мусульманин, иудей, да и атеист, если его ребенка начнут обучать по этому катехизису? Думаю, что идеальным был бы курс истории религий.
– Вы как-то заметили, что сегодняшнего человека будут изучать культурологи будущего. Каковы его основные черты?
– Цивилизации развиваются не синхронно, разные общества пребывают как бы в разных исторических эпохах. В североатлантической цивилизации – я предпочла бы назвать ее постхристианской – скорость развития общества и технологий одна, в других цивилизациях процессы идут гораздо более медленно, и, как мне кажется, именно в этом и заключаются острые проблемы XXI века. В одном я совершенно уверена: такого цивилизационного слома, такой грандиозной и ключевой точки, как сейчас, никогда еще не было. И нет уверенности, что человечество выживет в этих грядущих катаклизмах. Изучать будет некому и некого.
– Нацизм может победить сегодня? Таджикский мальчик, отобранный у матери и погибший, не является признаком этого?
– Эта ужасная история с таджикским мальчиком Умарали Назаровым свидетельствует в первую очередь о том, сколь равнодушны и бесчеловечны люди, принимавшие участие в этой «казенной» операции. Как будто никто и не совершил преступления… И самое для меня ужасное заключается в том, что, если бы на любом из этапов этой операции по «отнятию ребенка у матери и помещению его в медицинское учреждение» встретился хотя бы один нормальный человек, с простыми человеческими реакциями, этой гибели не произошло бы. Такого человека не нашлось – и в этом настоящая трагедия. Что мы за люди? Может быть, действительно уже пора изучать популяцию людей, лишенных чувства сострадания?
– Вокруг «Детского проекта Людмилы Улицкой» разгорелся скандал, в одной из книг, говоря о семье, рассказывалось о гомосексуальных семьях. Что сейчас с этим проектом?
– Вышли в минувшем году книги о языке, о праздниках, об общении. Написаны две последние книги – об экологии и об агрессии. Последняя, написанная выдающимся российским антропологом Мариной Бутовской, почти готова к публикации. Проект временно заморожен, но я надеюсь, что нам все же удастся его закончить. Я очень сожалею, что разгоревшийся вокруг одной из книг скандал затормозил этот проект. Общество, как видно, оказалось не готово признать тот факт, что гомосексуальные семьи существуют – нравится нам это или не нравится. Но существуют не только семьи, существуют в таких семьях и дети, и именно ради них и была написана эта книга – детей из гомосексуальных семей в школе часто подвергают тому, что называется «буллинг» – школьная травля. А вот об этом можно как раз узнать из книги об агрессии. Это полезное знание, как мне хочется надеяться, могло бы немного облегчить жизнь тех ребят, по отношению к которым школьная среда бывает особенно жестока: к инвалидам, к детям с особенностями развития, а заодно и к тем, у которых две мамы… Дети не несут ответственности за выбор своих родителей.
СПРАВКА «НИ»