Ода собачьей радости

На Большой сцене РАМТа нашлось место и зрителям, и актерам, и необычной форме подиума – три деревянные волны в противофазе сбегают с возвышенности задника и, кажется, падают с обрыва в затемненный омут пустого зрительного зала. У самого «обрыва» – старый шифоньер, который то служит насестом для кота, то дает возможность запрятаться или зловеще скрипнуть дверцами. Остальные элементы декораций и реквизит по мере надобности проникают на сцену через люки, дискретно прорезанные в подиуме; те же люки позволяют персонажам летом плескаться в реке – в объятиях автомобильных покрышек, а с гребня волны зимой можно съехать на попе, как со снежной горки.

Лето обозначено купаниями, осень – резиновыми сапогами и градопадом яблок, зима – переобуванием в валенки и ваянием снежной бабы из живой девицы, весна – скидыванием тулупов. Из новейших технологий – только ноутбук (принадлежащий, кажется, коту), на малюсеньком экране которого можно увидеть фото кое-где еще сохранившихся пасторалей. Венчает экологичную декорацию объединивший наблюдающих и наблюдаемых каркас крыши пятистенки – деревянные стропила под потолком (сценограф – Николай Симонов).

Итак, мы наконец в деревне – нечасто сегодняшний театр предлагает нам вновь посетить уютный некогда уголок.

В очерченном некрашеными досками пространстве девять актеров создают образы последних обитателей заброшенной деревушки, часть из которых перешли в разряд дачников, но есть и жданные и неожиданные гости (набор мифологем постсоветской деревни). Старушенция, несправедливо и тяжело обиженная судьбой, оторва-продавщица, коррумпированный мент и его противная супруга, городская девочка, помешанная на фэнтези, городской фельдшер, чурающийся деревенского гостеприимства, нелегальный гастарбайтер и деревенский балагур-охальник. Натуральное, бескорыстное сочувствие к беспородной собачонке Ладе, самому беззащитному из всей этой ожесточившейся от реалий нынешней жизни компании существу, «очеловечивает» действующих лиц, обнажает их чувства, и расцветают они любовью к ближнему.

Сюжет не нов, но – свеж. Поскольку естественная поэзия жизни пульсирует в этом постмодернистском, то есть мерцающем переиначенными цитатами из классиков тексте. Повесть не переложена в пьесу, персонажи читают прозу, иногда пускаются в речовки и песнопения, что нисколько не осложняет восприятие, но придает художественный объем прозвучавшему слову. И воспевает обаяние и естественные порывы души обычного, внесистемного человека, игнорирующего по мере сил всякую актуальность.

Ностальгия по самому себе, в которую радостно и легко погружаются актеры, – столь рельефно и с аппетитом прописаны персонажи. Собачонка Лада в исполнении Нелли Уваровой – гиперчеловечное существо в небрежной человеческой одежде, без грима, без стояния на четырех лапах, почти без слов; но единственный поэтический монолог Лады за секунду до совершения самопожертвования произносится с такой верой в предлагаемые обстоятельства, что переживается зрителем сильнее человеческой трагедии. Татьяна Матюхова (Эллен в легендарном спектакле РАМТа «Сотворившая чудо») исполняет возрастную роль много пережившей, но крепкой в пристрастиях бабульки Александры Егоровны. Молодой премьер РАМТа Виктор Панченко, с внешностью поэта-художника, контрастирующей с деревенскими типажами, играет несколько ролей – сказочно-красивое дерево, фельдшера-урбаниста и критика, взявшегося спорить с автором на тему прогрессивных тенденций в искусстве, предполагающих обязательную чернуху (и такой самоиронии нашли авторы место в спектакле). Кота сильно ученого, а также кроткого гастарбайтера-Чебурека иронично и трогательно воплощает один из заслуженных корифеев театра, Народный артист Алексей Блохин. Но из всего великолепного ансамбля выделяется Тарас Епифанцев, создавший обаятельнейший образ деревенского анфан-террибля, пьющего шалопая, нашпигованного цитатами и попсовыми шлягерами из телевизора, которые он рифмует с табуированной лексикой, стихийно пародируя цензурированную пошлость, создавая образ народа как прародителя постмодернизма.

Режиссер Марина Брусникина сделала свой спектакль из любви к первоисточнику. Поэтому радость, которая исходит из каждой строчки раритетного по сегодняшним временам позитивного текста, еще и преумножилась – благодаря природной театральности сценических приемов, коллективному сопереживанию трагедии и комедии, которые заключены в этом ироничном, балансирующем между реальностью и сказкой представлении о русской деревне, и желанию создателей утешить страждущего. И конец в этой истории, представьте себе, ужасно счастливый!