Posted 2 ноября 2005,, 21:00

Published 2 ноября 2005,, 21:00

Modified 8 марта, 09:30

Updated 8 марта, 09:30

Актер Олег Янковский

Актер Олег Янковский

2 ноября 2005, 21:00
Придя в «Ленком» чуть раньше назначенного времени и спросив Олега Янковского, кинообозреватель «Новых Известий» услышал звонок и был подозван к вахтенному телефону. «Вы уже в театре? Извините, вмертвую застрял в пробке на Манежной. Хоть бросай машину и пешком иди. Боюсь, придется нам с вами играть блиц», – сказал голос

– Олег Иванович, на телеэкраны скоро выходит «Доктор Живаго», где вы снялись в большой отрицательной роли…

– Кто вам сказал, что она отрицательная?

– Я видел вашу фотографию с проб, которую мне показывал режиссер Александр Прошкин. Вы мне понравились, а ваш герой – нет. Нелегкого поведения человек.

– Не думаю, что моего Комаровского можно определить одним знаком «минус». Мне кажется, что Пастернак вложил в него часть своей души. И я старался показать его сложной фигурой, иначе это было бы неинтересно.

– В этом сериале вы второй раз после «Полетов во сне и наяву» сыграли с Олегом Меньшиковым. И снова ваши герои – соперники.

– Ну, тогда он был совсем мальчишкой…

– Однако там его герой «положил» вашего.

– Да, это была символическая сцена. Вот и посмотрим, кто кого положит теперь в этом тоже непростом любовном треугольнике. Если формально, то на этот раз мой персонаж увел женщину у его персонажа. А по игре – сами увидите.

– Помнится, раньше вы не соглашались играть в сериалах.

– Я и сейчас воздерживаюсь от появления в тянучках, где может быть и сорок, и восемьдесят, и сто двадцать серий. Другое дело – художественные телефильмы, поставленные по большим романам, которые не умещаются в две серии кинофильма. И если такие телероманы ставятся серьезными режиссерами и содержат интересные для меня роли, почему мне не согласиться? Думаю, что и зрители отличают телероманы от телесериалов. И вот еще что для меня важно: без телеэкранизаций современная молодежь вряд ли прочтет «Идиота», «Бесов», того же «Доктора Живаго» или «Анну Каренину». А их телепостановки дают толчок к чтению.

– Вы сыграли в кино, в театре и на телевидении множество героев. Все они хранятся где-то внутри вас. Можно ли говорить о тяжелом грузе сыгранных ролей?

– О грузе – точно нет. О багаже, об опыте – да. Хотя я не задумываюсь о том, что дал мне тот или иной персонаж.

– А вообще вы о них вспоминаете?

– Иногда даже пересматриваю, когда случайно натыкаюсь по телевизору на фильм со своим участием. Когда вижу «Служили два товарища» – душа кровью обливается. Вот уж воистину – «над вымыслом слезами обольюсь». Странно, что над своим же. Помните сцену, где меня Высоцкий убивает?

– Еще бы. «Вот пуля пролетела, и товарищ мой упал…» Сыграно на разрыв аорты.

– Сам не понимаю, кто меня надоумил так повернуться и так посмотреть, чтобы во взгляде не было боли, а было что-то вроде удивления перед смертью. Вы знаете, роли – это нечто вроде кирпичиков в здании, которое строит актер и оставляет после себя. Но вот увидеть это здание со стороны при жизни вряд ли удастся.

– В романах часто пишут о том, что актеры и в жизни продолжают играть свои роли. Иногда бессознательно. И редко бывают самими собой.

– Есть такой грех. К большому сожалению. Примерит человек какую-то удачную маску и оставит на себе. Это случается и с очень большими актерами. Иннокентий Михайлович Смоктуновский, царство ему небесное, так и не снял с себя маску князя Мышкина. Великая была роль, уникальная, вот он и заигрался.

– А вы любите воспроизводить какие-то моменты из жизни своих героев?

– Случается. Сидят во мне отдельные летучие фразы. «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!»

– Узнаю самого правдивого человека на свете. В общем, не только актеры вкладывают что-то в персонажей, но и персонажи в актеров?

– Конечно. Особенно в кино. К нам в труппу приходят молодые ребята, потом уходят на съемки и через неделю возвращаются совсем другими артистами. В кино же все настоящее. Ветер, снег, машины – все реальное, и все входит в актера. Это очень помогает на сцене. Я сам после «Щита и меча» вернулся в театр иным.

– У меня была знакомая, которая влюбилась в вас после этого фильма. И гордилась тем, что когда «Советский экран» попросил своих читателей назвать лучшего актера года, под разными фамилиями послала несколько сот писем в вашу пользу. Она считала, что именно благодаря ей вам тогда досталось это звание.

– Я получал его несколько раз. Не знаю, как все это тогда делалось и не заметили ли в редакции, что все письма из одного места. Сейчас-то понятно – если появляется сериал в сто серий и в каждой некто играет «кушать подано», то при опросе аудитории у него хорошие шансы стать самым популярным артистом. Но ведь «самый популярный артист» и «самый лучший артист» – не всегда одно и то же.

– Вы с самого начала своей актерской карьеры пользовались необычайной благосклонностью женщин. Вам это досаждало или нравилось?

– И то, и другое. В первые годы я даже боялся. От любви до ненависти – сами знаете, один шаг. Плеснет что-нибудь в лицо с криком: «Не доставайся же ты никому!» – тут не убережешься. Был же случай, когда какой-то сумасшедший вообразил, будто Ирина Алферова – его жена, и встретил Абдулова с топориком. Хорошо, что Саша, человек не самый слабый, успел увернуться и как-то справился с этим маньяком, а ведь все могло закончиться гораздо хуже. Меня от таких эксцессов Бог уберег, хотя домой звонили, жене гадости говорили, в подъезде ночевали. Неприятно. Даже в милицию приходилось обращаться. А что касается приятной стороны, то в молодые годы работа в кино и в театре не позволяла нормально жить, а вот рассказы о том, как ты играл и снимался, – позволяли. Я имею в виду творческие встречи в разных городах и весях. Тут заработок прямо зависел от силы женских чувств. А силы были большие – выйти было невозможно, машину поднимали, не давали отъехать. Особенно после фильма «Мой ласковый и нежный зверь».

– Кружилась голова от такого успеха?

– Нормального артиста это не должно сбивать с толку. Надо себя держать. Потом, все это так быстро забывается.

– А искушение?

– Какое искушение?

– Когда любая за счастье считает, что кумир обратил на нее взор, и на все готова…

– А, вот вы о чем... Так ведь для этого не надо быть знаменитым. Сейчас тем более. Все заменяют деньги. У богатых мужчин нет проблем с молодыми девушками. И бог с ними со всеми.

– Как вы оцениваете успехи своего сына? Нравятся вам его фильмы?

– Нравятся. Вам, насколько я знаю, тоже, причем больше, чем мой опыт в режиссуре. Я вам откровенно скажу, что не рассчитывал на это поколение. На них столько всего обрушилось – свобода, заграница, смена строя и власти, реклама сладкой жизни и невозможность снимать то, что хочешь. Филипп с друзьями после ВГИКа кинулись в рекламу и в клипмейкерство, и я уже не верил, что они оттуда вырвутся, однако это произошло. Мой сын и Федя Бондарчук выстрелили полновесными режиссерским работами. И, по-моему, Филипп разумно к этому относится, пробует себя в разных направлениях. «В движении» – авторское кино, «Статский советник» – жанровое, а сейчас он делает фэнтези. Я на своем скромном опыте постановщика понял, как непроста эта профессия. Не знаю, как у него все сложится дальше, но меня радует, что он серьезно к ней относится.

– А сыграете в фильме своего сына, если он предложит вам роль?

– Обязательно. У нас уже есть план, нужен только сценарий. Дело в том, что после «Статского советника» Борис Акунин меня спросил, хочу ли я сыграть в экранизации его романа. Я сказал: «Ловлю вас на слове».

– О какой роли шла речь?

– О роли матерого Фандорина.

– Что, в третий раз с Меньшиковым потягаться хочется?

– Об этом я не подумал. Но выходит, что так.

– Хотелось бы увидеть вас с вашей трубкой в роли русского Шерлока Холмса…

– Русско-японского, учитывая увлечение Акунина Страной восходящего солнца. А вот мы с вами через вашу газету напомним Акунину про его неосторожное предложение – авось и увидите. Только пусть сперва сценарий напишет, а потом роман. А то время идет.

– И если Филипп возьмется снимать, вы будете слушаться собственного сына?

– Буду.

– И не будете, как все отцы, говорить: «Мал ты еще, чтобы отца учить»?

– Актер должен уметь подчиняться режиссеру. «Уметь принадлежать», – как я говорю. Мне понравился ответ Филиппа на вопрос, как он после «Советника» себя чувствует: «Будто поработал тренером мадридского «Реала»: столько звезд!» Это я к тому, что актеру, как и спортсмену, нужен тренер.

– А случалось вам не соглашаться с режиссерскими заданиями?

– Несогласие бывает очень часто, но из этого несогласия должно родиться что-то позитивное. Если ты просто отрицаешь режиссерский посыл, лучше уйти с фильма. У меня ведь много картин неполучившихся, за которые мне несколько неловко, но мои роли в них сами по себе вроде бы нестыдные, потому что я старался найти баланс. И, как мне кажется, находил.

– Актеры часто переиначивают и подгоняют под себя реплики, которые им надо произнести по роли. Вы тоже так делаете?

– Пытался, это ведь естественно. Но когда снимался у Михаила Швейцера в «Крейцеровой сонате», мне преподала хороший урок его жена Софья Милькина. Она стояла с томиком Толстого и следила за тем, чтобы произнесен был каждый слог и каждый предлог – не то что слово заменить. Меня, помню, это страшно бесило и мучило, но она была права – лучше Толстого ведь не скажешь. Хотя кажется, что у него ужасно громоздкие, непроизносимые фразы. Такой матерый режиссер, как Владимир Наумов, вообще не верил, что их можно сыграть. А после фильма подошел и сказал, что я в этой роли его убедил.

– Роль и вправду мучительная, но драйв в ней есть.

– Наверно. Я, между прочим, пытался ею что-то доказать. Себе и другим. До этого по мне печатно прошлась Наталья Крымова за роль «Гамлета» в постановке Панфилова, и мне хотелось себя реабилитировать. Не скрою, что горжусь этой ролью.

– Вот она, польза от критики.

– Да, но случай-то мог и не представиться. Так что вы не очень-то. А то артиста всякий обидеть может. (Улыбается.)

– В этом году вы покинули пост президента «Кинотавра». Сделали это спокойно или с сожалением? Все-таки 15 лет…

– Нет, спокойно расстаться с этим нельзя. Хотя я помню ваш призыв: «Свободу Янковскому!»

– А заодно Ходорковскому. И как вам свобода?

– С привкусом. Не от хорошей жизни я получил эту свободу. Устали мы с Рудинштейном бороться за существование фестиваля. Это как родители вынуждены отдать ребенка в другие руки, потому что не могут его содержать. Надеюсь, что новые хозяева не дадут ему умереть. Хорошее ведь дитя получилось. Может, в будущем, с развитием кинорынка, даже станет приносить доход своим опекунам. Но без нас.

– Вы часто играете важных персон. То вы Николай II, то Петр I, то граф Пален, и даже роль Ленина как-то сподобились исполнить. А простых людей проще играть или сложнее?

– Никогда не задумывался. Играешь-то человека, а не его ступеньку на лестнице власти. Я бы даже сказал, что вес роли и вес человека – вещи несвязанные. Вот Гамлет для меня тяжеловат оказался. А гигант Петр I – вроде бы по плечу. Хотя что я играю в Петре? Вот это: «Господи, ну помоги ты нам. В последний раз помоги, господи…» Я ведь тоже в России живу, тоже мучаюсь, болею, тоже вижу, что многое не получается, и могу в роли это выразить.

– Об этом я и хотел спросить напоследок, перед тем, как вас позовут на сцену. Что вас волнует, что беспокоит в сегодняшней жизни?

– Если ничего не беспокоит и ничего не болит – значит, ты умер. К тому же российская интеллигенция, к которой я, кажется, могу себя причислить, без боли просто не может. Такова уж ее участь. А перечислять все причины для волнений – времени не хватит. Мы все еще не в начале пути, а на перепутье. Но какое-то предчувствие нормальной, спокойной жизни у меня есть. Хотя русскому человеку нельзя успокаиваться. Иначе он сразу на печку и давай мечтать о скатерти-самобранке, ковре-самолете и царевне Грезе. Это у них там даже гномы хлопочут, а у нас богатырь Илья Муромец на печи лежит.

– Вам бы ковер-самолет точно не помешал. При таких пробках ведь и на спектакль можно не поспеть.

– Э, нет. Актеру, который позволяет себе опаздывать на спектакли, не ковер нужен, а скатерть на дорогу из театра. Публика не должна ждать.

СПРАВКА

Олег ЯНКОВСКИЙ родился 23 февраля 1944 года в городе Джезказган в Казахстане, куда в 30-е годы были высланы его родители. В 1956 году закончил Саратовское театральное училище, затем работал в местном драматическом театре. В кино дебютировал в 1968 году в ролях Генриха Шварцкопфа в картине Владимира Басова «Щит и меч» и красноармейца Некрасова в фильме Евгения Карелова «Служили два товарища». В 1973 году по рекомендации Евгения Леонова был взят в труппу Театра имени Ленинского комсомола. Вскоре Янковский сыграл главные роли в телефильмах Захарова «Обыкновенное чудо», «Тот самый Мюнхгаузен», «Дом, который построил Свифт», в 1974 году – в картине Андрея Тарковского «Зеркало». С середины 70-х Янковского снимали в своих фильмах режиссеры Роман Балаян, Владимир Мотыль, Эмиль Лотяну, Сергей Микаэлян, Игорь Масленников. Всего на счету актера около 50 киноролей.

"