Дирижер Юрий Темирканов

– Юрий Хатуевич, в связи со сложной обстановкой в мире как-то изменилось отношение зарубежных продюсеров, организаторов к русским музыкантам? Или все осталось по-прежнему?

– Ничего не изменилось, все – как и было раньше. Дело в том, что без русской музыки, без наших музыкантов, ни одна страна мира не может обойтись, какие бы события не происходили. К примеру, сегодня в замке Шато состоялся уникальный концерт. Играли два юных пианиста – Александр Малофеев и Илья Ломтатидзе. Они еще дети, но, могу сказать, что это просто два новых явления! К счастью, у нас еще рождаются таланты.

– «Сила традиции». Как она влияет на развитие культуры?

– Скажу так, без уважения к прошлому ничего нельзя сделать! Время меняется и диктует иное отношение к искусству и культуре. Если все это не построено на фундаменте того, что сделано ранее, то «фокус» не выйдет, – получится простое «жульничество». А для «жуликов» люди очень удобно устроены. Они боятся показать, что чего-то не понимают. Это напоминает одну сказочку, когда ребенок воскликнул: «А король-то – голый…». Андерсен придумал ее много лет назад… Самое опасное для человека – стараться быть умнее; когда ты говоришь не то, что думаешь. Вот, например, я не люблю пьесы Чехова. Но вслух сказать это как-то неудобно. А когда я нашел у Бунина подтверждение моих мыслей на этот счет, я так обрадовался!

– Вы возвращаетесь к своим прежним интерпретациям произведений? Или время диктует новый взгляд на сочинения?

– Время меняется, поэтому меняется личность, меняется интерпретация. Я абсолютно согласен со Стравинским, который слово «интерпретация» терпеть не мог.

– Но сейчас без этого слова не обойтись.

– Когда ничего не понимают, а что-то надо сказать, говорят: «Интерпретация»! Это и непонятно, и при этом интеллигентный вид имеешь. Вообще я считаю, артист не может состояться без этой самой «интерпретации». Он не может играть по-другому, он личность! Перед собой нужно ставить другую задачу: я простой музыкант, как бы мне дотянуться до тех мыслей, которые руководили гением, когда он писал. Вот приходит ко мне, например, оперный режиссер и говорит: «Маэстро, я нашел решение «Кармен»!» Я отвечаю: «Правда?.. Вот замечательно! Бедный Бизе, он написал оперу и никак не мог найти это решение!» Все происходит оттого, что профессией занимаются люди малограмотные. Режиссура – это такая пища! Чтобы дойти до сути, хоть чуть-чуть к ней приблизиться, нужно иметь большой багаж знаний. Режиссер в оперном спектакле должен быть, как здоровое сердце – его не замечаешь, если оно работает! А когда заканчивается спектакль, ты вдруг понимаешь, как замечательно он поставлен, как захватил! Когда сердце «больное», ты его чувствуешь, оно мешает тебе работать…

– Из всех зарубежных фестивалей, в которых вы принимаете участие, чем выделяется Анси?

– Здесь особенная атмосфера, можно сказать, домашняя. Все очень нежно друг к другу относятся, приветливы; по-настоящему интересуются тем, что происходит. Сюда приезжают не для того, чтобы зарабатывать деньги. Любой творческий организм, и фестиваль в том числе, всегда начинается с тех, кто является его организаторами, поэтому атмосфера здесь серьезная, люди действительно поглощены настоящим искусством. Душе тут очень спокойно.

– Что скажете о новом зале Bonlieu?

– Он предназначен для разных мероприятий – спектаклей оперных и балетных, конференций и съездов. Зал очень хороший, но для концертов симфонической музыки в акустическом отношении пока не доработан. Это легко исправить. Мы договорились, что с будущего года внутри сцены будет сделан навес, чтобы звук не уходил в потолок. На мой взгляд, это – простой способ улучшить акустику, им пользуются во многих залах мира, и это лучше электронных приспособлений. Любая подзвучка, даже самая изысканная, всегда убивает живой звук.

– На фестивале в Анси публика получила невероятное наслаждение от вашей работы с оркестром: сто человек, великолепно играющих, замирающих и воскресающих по мановению вашей руки…

– Они просто меня боятся (смеется). Ну а если серьезно – труд музыканта в оркестре самый сложный и самый неблагодарный. Да, они встают в конце на аплодисментах... К ним это тоже относится, но до конца их труд часто не оценен. Самое главное в моем оркестре (во всяком случае, я на это надеюсь) – это то, что музыканты приходят ко мне на работу не из-за денег. Они приходят служить этому делу. Если музыкант психологически настроен по-иному, то пользы он оркестру не принесет, даже если это очень хороший музыкант.

– Оркестр – такой огромный организм, составленный из очень многих личностей, индивидуальностей. Может ли он себя плохо чувствовать, у него бывает плохое настроение?

– Всякое бывает. Жизнь гораздо сложнее, чем мы думаем. Главное в работе дирижера – умение создать особую атмосферу: тогда суета мира забывается, и музыканты не просто производят ноты, а начинают служить искусству.

– Кто ведет – солист или дирижер?

– Если предположить, что оркестр всегда хороший, все зависит от личностей.

– Искусство для вас «волнующее» занятие. В чем собственно заключается само волнение?

– Во-первых, ты можешь делать то, что мало кто умеет. Музыканты – люди «отмеченные»… Работая много лет, они не должны превращать свою работу в профессию. Страшно то, что в мире работа в оркестре стала «производством». Музыканты приходят на работу, и очень часто смотрят на часы, когда закончится их рабочий день, например, репетиция. В такую деятельность уже не вкладывается смысл «служения» искусству. При этом они хорошо играют, но я не совсем понимаю, зачем купил билет на этот концерт…