Posted 2 сентября 2010,, 20:00
Published 2 сентября 2010,, 20:00
Modified 8 марта, 02:16
Updated 8 марта, 02:16
Актер Валерий Гаркалин
– В одном из интервью вы сказали: «Я совершил большую ошибку. Не надо делать ставку на профессию. Делайте ставку на жизнь». Неужели вы разочаровались в профессии?
– Это было позднее прозрение. И теперь я как можно чаще говорю об этом своим ученикам. Чтобы потом они не пожалели о пройденном пути. Потому что, поверьте мне, каких бы высот мы ни достигли в нашей карьере (не важно, артисты мы или строители), это все равно остается не более чем родом деятельности. Профессия – это не сама жизнь. Поэтому надо торопиться жить, ведь жизнь коротка. И хорошо, если на своем пути ты можешь помогать другим людям. Вы знаете, однажды я давал интервью в провинции в прямом эфире. И в студию дозвонилась женщина и сказала: «Если бы не ваша картина «Ширли-мырли», меня бы не было в живых. Я приняла решение уйти из жизни, но вдруг мне попалась в руки кассета с этой картиной. Посмотрев ее, я отменила свое решение». Я тогда подумал: «Господи, если я своей картиной спас человеческую жизнь, то можно признать свою работу полезной».
– А не помешали «Ширли-мырли» вашей карьере, закрепив за вами амплуа комедийного актера?
– Думаю, что нет, поскольку я до этой картины успел сняться в «Катале» и «Белых одеждах». Кроме того, я давно понял, что о человеческой душе лучше говорить через комедию. Когда ты несерьезно говоришь о серьезном, то попадаешь в цель. А если ты подходишь к зрителю с этой же темой, но без тени улыбки на лице, внимание к тебе угасает. Тебя не слышат. И зритель прав. Потому что в человеческой жизни всегда есть две стороны. С одной стороны, жизнь – подарок и счастье, говоря словами Пушкина, «дар бесценный, дар случайный», а с другой – она трагична и она конечна. И это действительно нелегко – соответствовать самой жизни, ее трагикомическому равновесию. Легко можно заставить публику заплакать. Легко ее рассмешить. Но как же трудно заставить ее смеяться, когда ей хочется плакать.
– Двадцать лет подряд на сцене студии «Человек» вы играете спектакль «Стриптиз» по пьесе Мрожека. Трактовок у пьесы много, но для меня она о том, что и ад может быть нескучным местом, если есть с кем поговорить…
– ...«Есть с кем на два голоса спеть», как писал Вознесенский. Сейчас у меня бесконечно печальный этап жизни. Мне поговорить не с кем. Я был бесконечно счастлив с моей женой Катенькой, которая вот уже год как ушла из жизни. Мне очень печально. Но одна мысль, что она была в моей жизни, а я – в ее, приносит мне счастливые минуты. Несмотря на то, что я живу один. Я удивлен, что это произошло со мною. И я никогда не думал, что это произойдет так скоро… Это к вопросу о том, что не с кем спеть на два голоса. И если на сцене я еще могу это делать с удовольствием, то в жизни у меня уже нет собеседника. Причем в моей жизни было очень много потерь, уходили мои близкие, друзья, но смерть Кати почему-то ввергла меня в маловерие. Я не могу по-актерски надеть маску и фантазировать, будто мы еще встретимся. Единственное утешение – жизнь ради дочери. Это мой любимый ребенок. Она живет со мной.
– Я знаю, она очень грамотный продюсер, работает над некоммерческими проектами…
– Да, она не стремится к обогащению. Наверное, потому, что папа может приносить в дом денежные знаки. (Смеется) Нет, ее формирование произошло в ГИТИСе под руководством Давида Смелянского, замечательного продюсера, который внушил ей идею не заработка, стремительного и безостановочного, а серьезного проникновения в художественный процесс. Поиск новых идей, новых концепций, новых эстетик, которыми переполнена Ника и ее товарищи по работе, например Володя Панков со своим новым жанром sounddrama, так вот этот поиск помогает ей формироваться неповторимой личностью… Я это говорю не как отец. В Нике есть много катиного. Катя любила жизнь бесконечно, она была эпикурейка, эту любовь к жизни она и подарила дочери.
– Как вы считаете, этот путь вернее? Любовь к жизни способна принести больше, чем ломовое чувство долга?
– Ломового чувства долга быть не должно. Чувство может быть только к чему-то живому. Можно любить женщину, сумерки, цветы, все, что дышит… Пусть не обижаются на меня наши патриотически настроенные граждане, но родину любить невозможно, к ней испытываешь лишь чувство долга. Конечно, мне нравится жить там, где я живу. Но испытывать серьезное чувство к стенам я не могу. Кому и что я должен? Когда мы расстались с Театром сатиры, так случилось, что через пять дней я проходил мимо. Точнее скажу – я шел мимо театра, в котором провел 13 лет жизни. И я удивился собственной бесчувственности: почему я не испытываю никаких чувств? Ни ностальгии, ни боли по утраченному. Ни-че-го. Потому что нельзя любить здание.
– К ГИТИСу, в который вы набрали новый курс, такое же отношение?
– У меня есть чувства к детям, которых вот уже четвертое поколение сменилось. По тем, кого я учил, я очень тоскую. Я всерьез жду звонка или письма от учеников, в котором они расскажут, как их дела, попросят совета. К людям у меня есть чувство, к зданию – никогда.
– В спектакле «Бумажный брак» ваш герой на пороге собственной смерти прилагает все усилия, чтобы сделать счастливыми двух в общем-то посторонних ему людей. Не кажется вам это парадоксальным?
– Нет, конечно. Это пьеса тем и прекрасна. Можно сделать счастливым другого человека даже за пять минут до собственной смерти.
– Отец презирал ваш профессиональный выбор, считая это не мужским занятием. Вы никогда не жалели, что пошли против его воли?
– Нет, никогда. Хотя никогда особенно не откровенничал с ним на эти темы. Я отца боялся. Я с отцом не дружил так, как дружат сыновья и отцы. Вакуум заполнялся моим страхом перед его волевым, сильным началом. Я сам мужчина, сам проявляю волю и знаю, как это не всегда правильно по отношению к другим. Я жил вопреки сложившимся обстоятельствам. Такие дети многого добиваются, но у меня был комплекс неполноценности. Но потом ко мне очень отечески отнеслись и Армен Борисович Джигарханян, и Вацлав Вацлович Дворжецкий, и Ролан Анатольевич Быков. А каким неповторимым теплом обладала Любочка Полищук... Какой была Мордюкова! Мне так повезло на родительское отношение ко мне со стороны старшего поколения артистов, что я просто купался в этой любви. Я считаю, что недостаток любви в детстве – это отличный стимул жизнеспособности человека. Это помогает ему жить дальше. Вспомним историю древнего еврейского народа. Их бог дал избранному народу все, но не додал воды. Считая, что если детям дать все сразу, то в эту же секунду они забудут о своем отце, а когда не будет воды, то в мольбах о ней они обязательно упомянут отца своего. Их история поучительна...
Актер Валерий ГАРКАЛИН родился 11 апреля 1954 года в Москве. В 1978 году окончил Музыкальное училище имени Гнесиных, работал в Театре кукол имени Образцова. В 1988 году окончил факультет массовых представлений ГИТИСа (курс Вячеслава Шалевича). По окончании института поступил в труппу Московского театра сатиры. Параллельно выступал на сцене театра-студии «Человек». В 2001 году Валерий Гаркалин ушел из Театра сатиры. Выступает в антрепризных постановках. В 1989 году дебютировал в кино в криминальной картине «Катала». Фильмография актера насчитывает более 30 картин. Среди них: «Белые одежды» (1992), «Бедная Саша» (1997), «Женщин обижать не рекомендуется» (1999), «Досье детектива Дубровского» (1999), «Ландыш серебристый» (2000), «Кодекс чести» (2002), «Кожа саламандры» (2004), «Попса» (2005), «Не было бы счастья…» (2006), «Путина» (2007). Преподает в Российской академии театрального искусства (бывший ГИТИС). Лауреат премии «Киношок» за роль братьев Кроликовых в фильме «Ширли-мырли» (1995). Заслуженный артист России (2001).