Posted 2 июня 2005,, 20:00

Published 2 июня 2005,, 20:00

Modified 8 марта, 09:34

Updated 8 марта, 09:34

Сергей Гармаш

Сергей Гармаш

2 июня 2005, 20:00
Сегодня Сергей Гармаш стал не только наиболее востребованным актером театра и кино, но и самым признанным среди своих молодых коллег. По общему признанию, особенно убедительно он смотрится в ролях милиционеров, зэков и военных. Лауреат всех трех национальных кинематографических премий за лучшие мужские роли, Сергей ГАР

– Вы из тех актеров, которых после роли бойца хочется спросить: «Вы воевали?», после роли милиционера: «Вы что, были ментом?», а после роли зэка – поинтересоваться, сколько сидел.

– Вот об этом не надо (смеется). В армии – да, служил. Она из меня человека сделала. То есть человеком, может, и нет, но мужчиной сделала. Дала понять, что такое тяжелый физический труд и что такое жизнь в трудном коллективе.

– А что тогда вас сделало актером?

– С бытовой точки зрения – случайность. У меня в семье никто не связан с театром. Папа был водителем автобуса, потом закончил политех, работал начальником колонны, начальником автопредприятия, потом работал в ДОСААФе. Мама была диспетчером автобусной станции. Но теперь, когда вспоминаю какие-то факты своей биографии и по кирпичикам складываю, получается, что как будто бы все не случайно. К нам в город часто приезжал цирк «шапито», и бабушка сдавала наш флигель циркачам. У нас жили две цыганки из венгерского цирка, осветитель с эквилибристкой, а их сын учился со мной в школе. Когда они у нас жили, я в этом цирке пропадал, неделю в школу не ходил, хотел сбежать с ними. В кино ходил постоянно. Знал весь советский репертуар, весь французский с Делоном и Де Фюнесом, все американское, что крутили. «Золото Маккены» обожал. В пятом классе увидел «Без вины виноватые» с Дружниковым и Тарасовой – полночи прорыдал, такое это было потрясение. Осознанные впечатления появились позже, когда увидел «Балладу о солдате», «Калину красную», «Подранки», «Служили два товарища»… И еще мама рассказывала, что летом у деда в Евпатории меня водили по вечерам в кинотеатр, где я засыпал. Там было полно летних кинотеатров. Я совершенно не помню, но маме запало в голову, как я говорил, что буду киноартистом.

– А в театр вы не ходили?

– Нет. Только со школой на какую-нибудь сказку. Но стихи с двух прочтений выучивал, и мне это нравилось. Мой дядя часто стихи читал, и я их знал наизусть. По русскому и литературе я всегда хорошо учился, но был очень неуравновешенным ребенком. Делал всякие пакости учителям, меня выгоняли из восьмого класса, родителей просили забрать в другую школу. Мама понимала, что меня надо «вывести в люди», и купила мне справочник для поступающих в средние учебные заведения Украины. Мы жили в Херсоне, я занимался парусным спортом и хотел поступать в мореходку. А мама считала, что туда я не поступлю, потому что там физика и математика. Я думал – может, в другой город поехать, где есть мореходка, но не такой большой конкурс, как в Херсоне? Вдруг открываю справочник и натыкаюсь на Днепропетровское театральное училище. И я, совершенно не задумываясь, сказал маме: «Вот это я понимаю, вот сюда бы я поступил».

– И поступили?

– Не знаю, что пришло маме в голову, наверное, это была материнская интуиция, но именно она отвезла туда мои документы, а не я сам. Я тогда был на соревнованиях. В приемной комиссии засмеялись: «Тетенька-диспетчер, мы принимаем документы только после личного собеседования». Но документы все же приняли, минуя первую отборочную консультацию. Когда я вернулся с соревнований, оставалось пять дней до экзаменов. Я стал повторять общеобразовательные предметы. А как приехали с отцом в Днепропетровск, в день первого экзамена выяснили, что сдавать нужно актерское мастерство. Стихотворение, басня, проза. Папа позеленел от ужаса. Я вспомнил стихотворение из школьной программы. Взял у кого-то басню и выучил. Папа спрашивает: а проза? Я знал наизусть некоторые миниатюры Райкина, потому что страшно их любил и часто слушал – у нас дома была целая коробка пластинок. И на экзамене, подражая голосу Райкина, стал рассказывать про случай с официантом. Комиссия пришла в ужас: «Вы что читаете?!». – «Прозу». – «Да вы вообще готовились к экзамену?!» Я, до ужаса обнаглев, сделал морду кирпичом: «Готовился». Потом тупо и громко прочитал стихотворение Исаковского. Мне говорят: «Ну, смотри, если явишься на третий с таким же репертуаром – не примем». Я вернулся домой, выучил какой-то отрывок из Чехова, стихотворение Есенина. И поступил. Вот так я и начал заниматься этим страшным делом. Поступить-то поступил, но сам не понимал, зачем. И в училище не понимали, хотели меня выгнать. И только на втором курсе, когда мы стали делать драматические отрывки, меня что-то зацепило и потащило. А на третьем курсе я уже ездил в Москву и понимал, что я хочу учиться дальше.

– Сергей, я запомнил вас с фильма Евгения Цымбала «Повесть непогашенной луны», где вы на разрыв души сыграли красноармейца, который униженно просит Фрунзе помочь ему с жильем, и при этом напоминает ему, как они топили пленных. А командарму это уже как ножом по горлу. Помните ту роль?

– Конечно. Из-за встречи с Цымбалом. Помню, тогда гремел его фильм «Защитник Седов». В повести Пильняка этой сцены нет. Цымбал, кажется, нашел ее где-то в документах и вставил. Действительно страшная и драматическая сцена, притом абсолютно правдивая. Я потом интересовался. Фрунзе действительно приказал утопить две баржи пленных белых офицеров. А потом и с ним так же поступили, причем не белые, а свои же.

– Драматизм в том, что Фрунзе уже начинает понимать этот закон, а ваш персонаж – нет.

– Это многих коснулось. Отец мой был коммунистом. Я сам стихи про Ленина читал. Был достаточно убежденным пионером и комсомольцем. До тех пор, пока уже студентом, на втором курсе, не прочел в общаге затрепанный «Новый мир» с «Одним днем Ивана Денисовича». Это произвело на меня неизгладимое впечатление. Я стал по-другому смотреть на вещи и задумываться. В институте об этом даже рассказывать было нельзя – могли выгнать. Это был конец правления Брежнева. Преподавательница истории партии говорила: «Вы можете забыть, когда был второй или первый съезд РСДРП, но если кто-нибудь из вас не читал «Целину», «Возрождение» или «Малую землю» – до свидания».

– Если не ошибаюсь, главные награды – «Золотой орел», «Ника» и «Золотой овен» – вы получили за роли второго плана, хотя некоторые из них официально назывались иначе. Это ваш конек?

– Да, ролей второго плана у меня много, и я их очень люблю. Они мне очень многое дали. Не в смысле наград, а в профессиональном смысле. Хотя их легче играть, чем большие. Большую роль гораздо труднее выстроить, смонтировать в голове. Фильм ведь снимают не от начала к концу, а в некоем ином порядке, зависящем от многих причин. Иногда сначала приходится играть развязку, а потом завязку. Играя середину, нужно иметь в виду

начало и конец. А маленькая роль играется сразу и без оглядки. Но если в них есть жизнь и судьба, как, например, у Соловьева в фильме «Нежный возраст», они имеют очень большое значение для актера. Я никогда в жизни этим не пренебрегал и сейчас не пренебрегаю.

– Да уж, когда в «Нежном возрасте» ваш герой ломает кирпич о свою голову, этого взрыва не забудешь, потому что тут жизнь сломана. Или у Говорухина в «Ворошиловском стрелке», где вы играете мента. Минутная сцена, но на таком драйве! Говорят, Габен, соглашаясь на роль, требовал, чтобы непременно была запланирована «сцена гнева». Может, и вы оговариваете, чтобы была «сцена взрыва»?

– Конечно, нет. Просто кино и театр – вещи разные, потому что если в театре ты не ограничен во времени и можешь исправить завтра то, что, не дай Бог, не получилось сегодня, то в кино число твоих попыток ограничено. Здесь, воистину, что написано пером, не вырубишь никаким топором. В кино должна быть полная мобилизация.

– Как в армии?

– Можно сказать, и так. Как еще объяснить эту кухню? Для начала надо любить то, что делаешь. Нет маленьких ролей…

– …а есть маленькие актеры?

– Это вы сказали. Педагоги в студии МХАТ приучали нас всерьез относиться и готовиться к любой роли. Тарасова нас как-то спросила: чем отличаются слезы на сцене от слез в жизни? Было много ответов, но никто не сказал того, что сказала она: в том, что и актеры, и публика получают от сценических слез удовольствие вне зависимости от того, от чего плачет герой – от горя или от радости. В этом прелесть нашей профессии. Конечно, приятно услышать и аплодисменты в конце спектакля, и увидеть лица друзей, когда выходишь из кинозала после премьеры.

– А чем отличается удовольствие игры в кино от удовольствия игры в театре?

– Лучший момент на сцене – это когда ты слышишь звенящую тишину зала. На съемочной площадке этого нет.

– Вернемся к вопросу об убедительности, с которой вы играете военных, милиционеров и зэков. Я знаю, что это была не первая ваша роль, но я впервые увидел вас в «Беспределе». И, помню, подумал по невежеству: «В какой колонии Гостев нашел этого типа?». Где вы берете свои характеры? Их мимику, жесты?

– Конечно, у меня есть знакомые милиционеры и военные, и заключенных я видел, но мы же все видим их каждый день – кого по телевизору, кого на улице. Поэтому мне интересней найти мента, зэка, военного в себе. По Станиславскому – представить себя в его шкуре и в предлагаемых обстоятельствах. Хотя, конечно, есть какие-то ужимки, которые я могу срисовать и использовать. Я люблю наблюдать людей. Наблюдения откладываются где-то на подсознательном уровне, а потом всплывают. Кстати, во МХАТе не говорили о жестах, а говорили об интонациях. Когда ты ухватываешь тон, из него рождается образ. Можно, конечно, придумать роль от жеста. Но нельзя придумать какую-то фишку и от нее построить роль. Фишку можно привнести в роль. В прошлом году я сыграл в фильме «Брежнев» – съемки заняли всего полдня. Но там было что сыграть: человек прорывается к генсеку, рассказывает свою историю и умирает. Я всегда смотрю, есть ли в роли зачатки судьбы, даже если это не очень выражено в сценарии. Человек может выкурить полсигареты, и за эти полсигареты можно понять, что он собой представляет и какая у него была жизнь. В любой роли я хочу дойти до самой сути. Как это у Пастернака, помните?

– Во всем мне хочется дойти до самой сути... В работе, в поисках пути, в сердечной смуте…

– Несколько раз в жизни мне повезло с ролями. Но я сыграл и большое количество ролей, про которые с самого начала понимал, что ни славы, ни удовольствия они мне не принесут. Но принесут деньги. Это было в эпоху коммерческого кино, когда хорошие сценарии были в дефиците, а деньги зарабатывать было нужно. Что тут греха таить. Из 70 ролей я могу гордиться только частью. Теми, где судьба сводила меня с хорошими режиссерами и партнерами. Дважды я снимался у Абдрашитова, который создает на площадке целый мир. Для меня это как курсы повышения квалификации. Один раз работал у Иржи Менцеля – в «Чонкине». Фильм не получился, но Менцель человек талантливый, и команда там была что надо. Словом, процесс был важнее результата. Эти съемки стали фактом моей биографии. То же произошло и на съемках «Своих». Не потому, что они получили полсотни призов на фестивалях, а потому, что кровью снимались. В буквальном смысле – я с мотоциклом улетел в кювет и сломал ключицу. Снимался так полкартины. Хотели съемки остановить, но вокруг Месхиева была такая дружная группа и такая фантастическая жизнь! Мало кто может так собрать вокруг себя такую группу. Быть у него на съемочной площадке – праздник.

– Вы играете в кино, в телесериалах, в театре. В принципе это все разные стили игры. Трудно перестраиваться?

– От сериала не ждут того, что ждут от кино. Если попадаешь в ситуацию, где тебе скучно и грустно, то стараешься – прежде всего для себя – выглядеть хорошо. Я когда-то играл в театре роль, которую критика одобряла, но сам я не был доволен, потому что мог бы сыграть лучше. В этой роли был длинный монолог. Помню, я на репетиции подумал, что можно схалтурить, прочесть его не в полную силу, а на спектакле постараться и прочесть как следует. Но такие номера не проходят. Один раз схалтурив, ты себя обрекаешь. Это как зараза: запускаешь в себя болезнь. Бывает так, что неинтересно. Например, когда мы получили сценарий «Каменской», то садились с Яковлевой и с Никоненко, придумывали репризы, сами себя веселили – чтобы нам было не только не стыдно, но интересно существовать. В театре все иначе. Вот я играю Лопахина в «Вишневом саде» много лет. Я могу развивать его характер и совершенствовать свою игру. А в кино ты сыграл перед камерой – и все. Или Мишу в «Мерлин Мурло». Он – подонок. Но я его люблю. Я вынужден любить всех своих героев.

– Почему можно сыграть с любовью, но нельзя с ненавистью?

– Потому что в героя, сыгранного с ненавистью к нему, не поверят. Актер, как сказал Станиславский, должен быть адвокатом своей роли.

– В том числе и «адвокатом дьявола»?

– Даже Гитлера. Этот Миша из «Мерлин Мурло» – пьяница и хам, ежедневно бьющий свою жену, ходящий к соседке и трахающий эту бедную больную девочку. Но в конце он говорит: «Я люблю тебя. Тебя никто в жизни не будет так любить, как я». Это стало для меня зацепкой. Когда ты можешь найти в плохом человеке, где он хороший, это и есть настоящая драматургия, это выписанная роль. Однозначный герой недостоверен и неинтересен.

– Что лично вам дает хороший партнер?

– Это как в беге. Важно уцепиться за лидера. Вот Нина Русланова. Рядом с такой актрисой и пепельница заиграет. Но нужно не только получать от партнера, но и давать ему. Мы с Олегом Янковским были знакомы и до «Любовника». На репетиции я не чувствовал никакого барьера между нами. Я работал с ним, как с однокурсником, чувствовал перед собой просто партнера. Он прислушивался ко мне, я – к нему. Тодоровский снял первый кадр. Как водится, в честь первого дня – банкет. А на следующий день у нас с Олегом две большие сцены. Мы не просидели на банкете и двадцати минут – ушли репетировать и просидели у него дома до четырех утра. После съемок ужинали вместе с Тодоровским. Ужин автоматически перетекал в репетицию завтрашней сцены. При этом мы не говорили по тексту. Мы говорили о самой сцене и постепенно переползали на обсуждение сходных случаев из жизни. Что было похожее у меня, у моих друзей, знакомых. То есть уносились в какие-то дали, но на заданную тему. Вот это было творчество.

– А бывает так, что партнер расхолаживает?

– Я в таких случаях стараюсь быть деликатным. Это проблема человека не на своем месте. Человек родился, чтобы поднимать гири, а он в Думе сидит. Проблема мнимых величин. Она еще с «Мертвых душ» пошла. Попадает молодой актер или молодая актриса на новую роль. Не каждый может это правильно воспринять. Из актера делают культ, и он сам начинает верить, что уже звезда. Надо деньги зарабатывать, я не против, но не так быстро. Женщине в актерской профессии труднее, чем мужчине. Есть актрисы от Бога, как Чурикова, Ахеджакова, Русланова. Но ведь недаром театр начинался с актеров-мужчин.

– Были ли таланты, которые учились с вами, но не пробились? И бездари, которые пробились?

– Да! Настоящие таланты живут за сто первым километром от Москвы. В столице живут те, кому повезло, а не те, кто более талантлив.

– Вас раздражает, если бездарность начинает «звездеть»?

– Меня удивляет, когда молодой артист позволяет себе не выучить текст. Да лучше пьяным прийти, чем с невыученным текстом, который читаешь с листа! Раздражаться на это глупо и смешно – этих людей нужно пожалеть. А жизнь сама покажет, кто есть кто.

– Чем вы занимаетесь, когда не играете?

– Люблю читать. Чехова, Достоевского, вообще русскую прозу. Сейчас вот прочел письма Книппер-Чеховой и понял, что она сыграла не лучшую роль в жизни писателя.

– По-моему, вы похожи на Чехова не меньше, чем Гринько. Ростом уж точно.

– Сто восемьдесят семь.

– Я и говорю – большой актер. Хотели бы сыграть Чехова?

– Еще как! Если бы кто-то поставил фильм о его поездке на Сахалин через всю Россию…



Справка «НИ»

Сергей ГАРМАШ родился 1 сентября 1958 года в Херсоне (Украина). После восьмого класса поступил в Днепропетровское театральное училище, где учился на артиста кукольного театра. По окончании училища работал кукольником в родном городе. После службы в армии поступил в Школу-студию МХАТ, которую закончил в 1984 году. Был принят в труппу московского театра «Современник». Первой его работой в кино стала роль Урина в героической балладе Алексея Симонова «Отряд» (1984). С тех пор снялся более чем в шести десятках фильмов. Лауреат «Ники» и «Золотого овна» за роль в фильме «Нежный возраст» (2001). В 2004 году удостоен премии «Золотой орел» в номинации «Лучшая мужская роль» за роль в фильме Дмитрия Месхиева «Свои».

"