Ледяные конвульсии

Когда-то Николай Гаврилович Чернышевский в своем культовом романе «Что делать?» решил как можно привлекательнее изобразить свободную любовь и в результате описал нормальный бордель, где парочки танцуют, кто с кем хочет, потом удаляются, согласно желанию, потом возвращаются и присоединяются к танцу. Более злобной сатиры на саму идею общества будущего трудно представить, хотя Чернышевский писал донельзя искренне.

Режиссер Алвис Херманис очень серьезно отнесся к роману Сорокина, перенеся его на сцену практически без купюр. И, надо сказать, более злобное разоблачение нашего культового писателя создать трудно.

Выпуская роман «Лед» в печать, Владимир Сорокин заявил, что впервые для него содержание романа важнее формы. И действительно, швы, соединяющие гремучую смесь привычной порнухи, псевдоисторических реминисценций и пафоса в духе «пусть всегда будет солнце» здесь торчат демонстративно и вызывающе. Персонажи теперь не только занимаются любовью в духе кроликов-извращенцев (кролик, начитавшийся маркиза де Сада – любимый персонаж целой когорты писателей), но и лупят ледяными молотками (сделанными из Тунгусского метеорита) друг друга по грудине, чтобы пробудить сердце. 99 процентов после простукивания помирают, один процент пробуждается к новой жизни. Процедура простукивания тяжелая, утомительная и бесполезная (поскольку в рядах сторонников света есть ясновидящие, которым вроде бы все упражнения с молотками не нужны). Но проверять логикой сочинения Сорокина – вещь утомительная и точно бесполезная: не заговорят и не откликнутся.

Херманис логику к тексту применять избегает, но «проверяет» русского писателя растяжкой более страшной: он дает своим актерам в руки роман Сорокина и идет строго по тексту. Эффект довольно неожиданный. Как известно, трактирную российскую селянку хлебать можно только горячей и очень быстро, не рассматривая и не расковыривая содержимое, а то стошнит. Херманис ставит «Лед» очень медленно и каждый компонент разглядывает крайне тщательно. В плоский мир Сорокина вошли реальные актеры. Обозначенные действия не показаны буквально, но вполне ярко намечены. Вместо ударов молота по груди персонажи колотят пластиковой бутылкой по полу. Страшные раны нарисованы, а эротические сцены только намечены. Так, проститутка Николаева, взяв бутылку полусладкого шампанского, только намечает, как она (по приказу хозяина) садится на бутылку своим рабочим местом. Сценические персонажи (в отличие от романных) весь спектакль остаются одетыми, даже ванну принимают, как Ипполит в «Иронии судьбы». Собственно, жанр спектакля обозначен как «коллективное чтение книги», а значит, постановочных и обстановочных эффектов весьма немного. Главная фишка – иллюстративный материал. Для оживления визуального ряда в руки зрителей трижды раздавались альбомы. «Страница такая-то», – будут серьезно предупреждать актеры, на какой странице находится требуемая иллюстрация. В первом альбоме собраны фотографии актеров на пленэре и в обстановке (соответственно раздетых). Во втором, иллюстрирующем деятельность фашистских «пробудителей сердец» в эпоху Второй мировой, собраны эротические рисунки. А в третьем, где рассказывается история советских поствоенных гэбистов-пробудителей, собраны реальные фотографии и документы эпохи 50–70-х.

Еще из постановочных эффектов запоминается, как актеры (отложив книги) едят (пожирают) на сцене апельсины, гранаты и лимоны, эффектно раскидывая корки по кругу. Трижды выкатят ванну. В конце выкатят с десяток точильных станков. Коллективное просветление в виде обнявшихся людей (слушают друг друга сердцем) выглядит в латышской версии достаточно устрашающе. Одетые герои разного пола ерзают друг на друге, изображая экстаз конвульсиями конечностей. После праздника просветления участники встают каждый за свой точильный станок и начинают оттачивать лезвия коньков. Свет гаснет, искры летят.

Надо сказать, для восприятия в духе пародии рижский спектакль сильно затянут (почти три с половиной часа), а если воспринимать все увиденное всерьез, то уж лучше поверить в бордели Чернышевского как в истинное воплощение рая на Земле.