Треугольник по Фрейду

Из всего списка лишь современная реконструкция старинного «Карнавала» участвует в конкурсной программе «Маски»: в прошлом сезоне Мариинский балет не предложил ничего более значимого. Одноактный балет о влечениях дам к кавалерам и кавалеров к дамам на балах эпохи Пушкина, вкупе с итальянской комедией масок, смотреть приятно, как закусывать коньяк лимоном. Когда-то танцы на музыку Шумана создал балетмейстер Михаил Фокин, теперь игривый опус (в очередной раз были и другие попытки) восстановил питерский танц-реставратор Сергей Вихарев, за что его выдвинули на «Маску», будто хореографа. В прелестном, но похожем на дамский роман пустячке номинированная на лучшую женскую роль в балете Евгения Образцова шелестит кринолином и образцово, по правилам классики выворачивая стопы, семенит на пуантах, танцовщики щеголяют манерами и цилиндрами, Коломбина строит глазки вечно нахальному Арлекину, а меланхолик Пьеро перманентно терпит любовную неудачу.

Про постановки Баланчина уже и писать неудобно: они давно идут в Мариинке, неоднократно показывались в Москве. Но после субтильного «Карнавала» брутальный «Блудный сын» (по новозаветной притче) смотрелся на редкость осмысленно, да и танцовщики сумели передать «наивную» притчевую мощь хореографии. А бессюжетная многонаселенная «Симфония до мажор», балет о самодовлеющей красоте классического танца, дала возможность показать коллективный портрет прославленной труппы со всеми ее плюсами и минусами – от лучшего в России кордебалета до бессознательного стремления исполнителей перестроить «хрустальный дворец» Баланчина в нечто более тяжелое. Зрители реагировали по нарастающей: на «Карнавале» они хлопали вежливо, на «Блудном сыне» – заинтересованно, а после «Симфонии», в которой солировала сомнамбулическая Ульяна Лопаткина, – горячо.

Балет «Стеклянное сердце» в номинанты национального фестиваля не попал, да и прессу после премьеры получил кислую. Но Мариинка, видимо, спектаклем дорожит и решила показать его в столице. В основе «Сердца» лежит старая добрая идея любовного треугольника. Сей архетип можно оформить по-всякому – подойдет хоть история Тристана с Изольдой, хоть роман Достоевского «Идиот». Хореограф Кирилл Симонов взял мотивы отношений знаменитого композитора Густава Малера с женой, роковой красоткой Альмой, подругой многих известных в истории людей, и с поклонником жены, Александром фон Цемлинским (малоизвестный сочинитель музыки, живший с Малером в одно время и в одной Вене).

«Малерообразная» музыка Цемлинского использована в балете. Окружив композиторские вожделения символами и аллегориями, втиснув в спектакль традиционные балетные «видения» и «сны», постановщик дал возможность блеснуть соавторам. Его сценограф оформил сцену извивающимися, под стиль «модерн», конструкциями в виде дождевых струй (а может, деревьев), а художник по костюмам приодел балерин в многочисленные и часто меняемые туалеты (в диапазоне от изысканных черных кружев до кислотных блесток и сочетания зеленого с розовым). Беда лишь в однообразном танце (одно и то же па повторяется снова и снова), надерганном из классики, модерн-дансе, гимнастике и фигурном катании, под завязку нагруженном современником и соседом героев – Фрейдом. Назойливые круговращения бедер вкупе с экстатически плескающими руками и растопыренными на поддержках коленями намекают на эротическое томление персонажей. Так Симонов отрабатывает клише об эпохе декаданса, когда люди и словечка в простоте сказать не желали, а в мозгах царила, как писал поэт Саша Черный, «проблема пола». Впрочем, превратить половодье экстаза в убедительное искусство смогла лишь Екатерина Кандаурова: ее Альма – стильная рыжеволосая чертовка, осовремененный Черный Лебедь из «Лебединого озера».

Зато на спектакле стало понятно, почему Мариинка объединила в одной программе «Карнавал» и «Стеклянное сердце». Это, в сущности, одно и то же. Просто во времена Фокина балетные любовные треугольники виделись как легкий флирт, а в наши дни – как тяжелый садомазохизм.