Путь шамана

То, что у каждого художника свой мир, – такая же аксиома, как и то, что все мы видим разные сны. Эту нехитрую идею Леонид Тишков объяснил в книжке «Как стать гениальным художником, не имея ни капли таланта». Броское название автобиографии интригует и завлекает сразу двумя зеркальными гранями. С одной стороны, мы вроде как ждем сенсационных разоблачений всякого рода шарлатанов-концептуалистов, а с другой – втайне надеемся – вот сейчас и нас научат, как попасть в модную (или богатую) арт-тусовку. Получит ли читатель ожидаемое – не так уж и важно. Тишкову важнее увлечь нас в кроличью нору своего воображения (недаром он участвовал в проекте «Алиса в Стране чудес»), а дальше поступай, как знаешь: не нравится – выскакивай, либо вместе с его Водолазами (один из любимых образов художника) погружайся в глубины снов, метафор, памяти и забвения.

На такое погружение и рассчитана нынешняя ретроспектива, охватывающая 30 лет творчества бывшего медика. Впрочем, если следовать логике устроителей выставки – речь здесь не о погружении, а о восхождении. Четыре этажа музея представляют своего рода шаманский путь – из глубин подсознания к высотам просветления.

На первых двух этажах показаны работы из тишковского «воображариума». Сначала идут Даблоиды – разумные существа в виде человеческих ступней. Об их человекообразности помимо всего прочего свидетельствует здоровое тщеславие: художник дает множество вариантов даблоидных памятников. В любом случае это параллельный людям мир, существующий примерно по тем же законам. Куда как менее предсказуем и упорядочен мир Стомаков (как понятно из названия, существа-желудки). Ближе все к Стомакам стоят Водолазы. Образ Водолаза (в экипировке первых лет погружений – железный скафандр и шланг для воздуха) у Тишкова завораживает больше других: это и младенец с пуповиной, и космонавт глубин, и если угодно инфернальный сантехник. Наконец, последний – и несколько пародийный вид существ – Живущие в хоботе (люди-паразиты, которые реально живут в хоботах слонов).

Следующий этаж – семейная связь мира земного и фантазийного – ностальгический. Главными произведениями становятся не картины или графические листы, а тряпичные объекты. Художник посвящает их матери, которая пускала старые платья на ленты для вязаных ковриков. Он также сплетает своего Вязаника, выкладывает из пуговиц лик Богоматери и превращает клубки в обрамления для старых фотографий сибирских родственников.

Последние залы отличают мотивы снега и света. В них показана и самая популярная серия – фотокартины «Личная луна». Тишков спорит с Честертоном, который когда-то сказал, что не бывает частной религии, как нет частной луны или солнца. Тишковский герой как раз обрел такую луну на чердаке: трогательные отношения одинокого чудака и небесного светила – одни из самых романтичных образов 2000-х.

Произведения Леонида Тишкова чаще всего описываются именно как «трогательные», «искренние», «ностальгические». Но эта выставка вскрыла еще одну их черту: они по природе камерные и требуют правильного антуража. Оттого Тишков всегда выигрышно смотрелся в коллективных проектах – на фоне пафосных соратников его проникновенные работы сразу подкупали сменой интонации. Возможно, в том вина экспозиционеров, но, выйдя из галерейных комнат, многие вещи (например, «авангардистские» сооружения из макарон) утратили свое обаяние, другие потеряли оригинальность, а третьи так и вовсе кажутся страшно провинциальными. Как если бы мамину сказку на ночь начали транслировать во время футбольного матча. После мирового всплеска моды на фэнтези и романтизм анатомические существа доктора Тишкова, его лыжные прогулки при луне явно нуждались в более искусной и изобретательной подаче. Оттого и возникает на выставке неприятное ощущение от неудавшегося фокуса: обещали чудесное (или хотя бы, если верить названию, его поиски), а вручили сухой отчет о проделанной работе и урожае.