Ребята, давайте жить дружно!

Кто мог догадаться, что в брутальном Корнеле Мундруцо, целиком погруженном в болезненные психопатологические бездны отношений полов, живет вполне здоровый черный юмор? Что давняя любовь Кети Митчелл к просвещению зрителей (на одном из последних Авиньонских фестивалей она просто вывела на сцену ученого, прочитавшего залу лекцию об опасностях общества потребления) сольется с ее же давним интересом к «семейным историям»? А волшебник Жоэль Помра может полностью отказаться от любых сценографических эффектов и поставить спектакль на две кровати и пятерых мужчин, дружно доказывающих ценность человеческой доброты и пагубу стремления к наживе?

Вообще, прямой моралистический посыл в зал вернулся в Новый европейский театр с прямо-таки пугающей тотальностью. Любовь к ближнему, доброта и взаимовыручка противопоставляются обществу капиталистического потребления практически в каждом из привезенном спектаклей, и просто-таки чувствуешь, как вся прогрессивная театральная общественность ратует, как когда-то кот Леопольд: «Ребята, давайте жить дружно!»

И кто бы спорил! Напротив, театр добра, который так долго третировался на нашей сцене, тут получает полную индульгенцию и, надо сказать, горячую поддержку зала, явно соскучившегося по простым дихотомиям и еще более простым мыслям. А уж когда назидательность соединена с юмором, как в «Короле Убю» Деклана Доннеллана, она становится просто впечатляюще победоносной.

Деклан Доннеллан тут решительно неузнаваем. Многолетний исследователь высокой драматургии от Шекспира до Чехова, он обратился к незамысловатому фарсу Альфреда Жарри (правда, вошедшему в историю театра как предтеча минимум трех театральных направлений). Куда подевалась его любовь к пустой сцене и шахматным диагоналям? Ник Ормерод выстроил на сцене целую буржуазную квартиру в бело-розовых тонах с камином, диваном, накрытым к парадному ужину столом. С кухней, ванной, туалетом. Одетые в вечерние туалеты хозяин с хозяйкой достругивают салаты, укладывают на противень мясо, наносят последние штрихи вечернего макияжа. А хозяйский сын шатается по дому с камерой, старательно изучая внутренность унитаза и подозрительные желтые пятна на белоснежном коврике в туалете. Исследует собственное лицо и пытается подглядеть, как чистит зубы мама.

Доннеллан сделал автора пьесы – лицеиста Альфреда – главным героем своей постановки. Играющий его Сильвен Левит нашел гремучую смесь подросткового высокомерия и неуверенности в себе. Его герой обаятелен и отвратителен одновременно – этакий головастик, которого хочется отшлепать и погладить по голове.

Его бурное воображение превращает обычный буржуазный дом в польское королевство, а родителей и их гостей – в коварного узурпатора Убю и его жертву – польского короля Венцеслава. Подростковое воображение сочиняет потасовки, битвы, казни, все перипетии борьбы за престол. А в минуты роздыха режиссер дает нам возможность увидеть обычный буржуазный прием, где гости подливают друг другу вино, подкладывают горячее, шуршит беседа ни о чем...

Прекрасные французские актеры за долю секунды переходят от стилистики «буржуазной комедии» к стихии разнузданного фарса, где позволено задирать юбки, издавать неприличные звуки, заигрывать с залом и отрываться кто во что горазд. Предметы домашнего обихода включаются в игру. Абажур становится польской короной, а туалетный коврик – королевской мантией. Перевернутый диван превращается в пещеру, где прячется разбитый в битве король Убю-Кристоф Грегуар и тут же оказывается бежавшая из столицы мамаша Убю-Камий Кайоль.

Деклан Доннеллан нигде не подчеркивает актуальность сюжета о государственном перевороте, участии русских в отмщении, но зрительный зал радостно реагирует на проход актрисы между рядами, когда Камий Кайоль комментирует магазины Москвы, где все в десять раз дороже, чем в Париже, машины представительского класса, припаркованные у Театра наций, и ожидаемое присутствие на представлении Евгения Миронова.

Фарс заканчивается не только сокрушительной победой над узурпатором в вымышленной стране, но и мирной семейной сценой. Наигравшийся подросток, разрисовавший все стенки своего воображения мрачными красными граффити, мирно подсаживается к столу и накладывает себе порцию любовно приготовленного родителями ужина...

С каждым годом нового века все яснее альтернатива: люди либо вынуждены будут научиться любить друг друга – в сугубо практическом, несентиментальном смысле этого слова, либо кончат самоуничтожением. Похоже, европейские режиссеры все-таки пытаются повлиять на своих зрителей в лучшую сторону, хотя и не обольщаются в успешности предпринятого.