Писатель Павел Басинский

– Павел, у вас непростые отношения с Пелевиным, при этом вы оба оказались в списке финалистов минувшей «Большой книги». Для вас в этом была дополнительная интрига?

– Для меня не было. Может быть, интрига была для членов жюри и журналистов, хотя в день церемонии об этом так никто и не вспомнил. Я совершенно нормально отношусь к тому, что Пелевин меня вывел в романе, и, кстати, не только в романе, но и в рассказе, который был напечатан в «Плейбое», тоже в обидном образе критика Бесинского, которого закатали в бочку с краской, чтобы не писал плохих статей. Может быть, конечно, он грубовато это сделал, но на самом деле это вполне пелевинская шутка. Сорокин, кстати, меня тоже выводил в «Дне опричника» в образе средневекового критика, просто на это не обратили внимания. Вообще, когда писатель выводит критика или другого писателя в качестве шаржированного персонажа, это нормально. Эта традиция была и в XIX веке, можно Кармазинова вспомнить у Достоевского, за которым на самом деле скрывался Тургенев. Набоков выводил в «Даре» Адамовича достаточно шаржированно. Мне эта традиция даже нравится.

– То есть вы на Пелевина не в обиде?

– Совершенно нет. Я его, кстати, тоже вывел в своей книге «Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина», которая в позапрошлом году была в шорт-листе «Большой книги», но ничего не получила. Это такой писательский пинг-понг.

– Пелевин ни с того, ни с сего упомянул вас в двух произведениях или была какая-то подоплека?

– Когда вышел его роман «Чапаев и пустота», я в «Литературной газете» достаточно резко о нем написал. Статья называлась «Из жизни кактусов». Я написал, что Пелевин – это такой кактус, который вырастили на подоконнике журнала «Знамя». Сейчас бы я так не написал, но тогда получилась хлесткая статья, которой, кстати, оппонировал Дмитрий Быков (там было две точки зрения представлено). Наверное, Виктора это как-то задело. Мы с ним лично не знакомы, только пересекались по Литинституту, когда он был студентом, а я преподавателем.

– Мне кажется, с ним лично вообще мало кто знаком, он такой скрытный персонаж. На той же церемонии «Большой книги» его даже не рассчитывали увидеть. А между тем дополнительную интригу придавал тот факт, что и вы, и он написали о Толстом – понятное дело, к столетию со дня смерти писателя, и в этом соревновании вы Пелевина победили...

– Если бы победил роман Пелевина «Т», это был бы абсолютный позор для нас. Не потому, что это плохой роман, а потому, что эта дата – все-таки серьезное событие. А книга «Т» – стебная по отношению к Толстому. Толстой у Пелевина абсолютно пародийный, такой спецназовец, который вместе с Достоевским и другими спецназовцами на границе с Европой мочит мертвяков, идущих оттуда на Русь. Это смешно, забавно, и я понимаю эту метафору: Толстой и Достоевский – действительно наш литературный спецназ, писатели специального назначения. Но Пелевин играет с симулятором Толстого. Он пародирует мифы о Толстом, которые сложились еще при его жизни и получили развитие после смерти, особенно в советское время. Как в анекдоте: «Граф Лев Николаевич, ваше сиятельство, плуг подан к парадному, изволите пахать?». Но все эти истории никакого отношения к реальному Толстому не имеют. Правда, в романе Пелевина есть другое – абсолютно меткие и беспощадные куски про современный издательский процесс. А «Бегство из рая» – серьезное, основательное исследование и о семье, и об уходе писателя. Сравнивать две книги – мою и его – невозможно. Они абсолютно из разных миров, их объединяет только слово «Толстой».

– Но все-таки у вас не было ощущения, что вы кое-что наконец доказали человеку, который вас изображал не в самых приятных образах?

– Нет, никакого чувства превосходства не было. Вообще, есть несколько писателей, каждую книгу которых я обязательно прочитаю. Пелевин к ним принадлежит. К примеру, у Акунина я не буду каждую книжку читать. Хотя я к нему более ровно отношусь, но его книги мне просто не нужны. А каждая книга Пелевина несет в себе какой-то информационный заряд о современном мире. Он очень современен, и мне во многом нравится его манера, хотя часто он занудствует со своими приколами, которые так нравятся его молодым почитателям, и его метафизика мне кажется ложной. Так что чувства превосходства в том, что я получил первую премию, а он третью, у меня нет. Тут есть другое: я бы предпочел, чтобы оценили книгу Романа Сенчина «Елтышевы». Жалко, что она ничего не получила (осталась на четвертом месте. – «НИ»).

– Известно, что, например, тот же Дмитрий Быков, взяв в свое время «Большую книгу», улучшил свои жилищные условия в Москве. Позвольте поинтересоваться, как вы распорядитесь тремя миллионами рублей?

– Пока не знаю. У меня так же, как у Быкова, есть семья, дети и финансовые проблемы. На дурное дело я их не потрачу. А если вас интересует, буду ли я отказываться от денег, как делал Лев Николаевич, – нет, не буду. Во-первых, я не Лев Николаевич, а во-вторых, попытка Толстого отказаться от собственности, исходя из самых благих помыслов, принесла и ему, и его семье очень большие несчастья.

– Похоже, вы и вправду живете Толстым сейчас. Не зря на церемонии признались, что жена попрекнула вас: мол, детьми Толстого вы занимались больше, чем своими собственными.

– Жене действительно взгрустнулось. У Толстого же было много детей! В них во всех надо было разобраться, всех прочувствовать. И в какой-то момент я действительно жил в семье Толстого. Зато теперь могу вернуться в свою.