Нога как документ

«Седрик Андрие» – это монолог с пластикой, задуманный как стенограмма реальной жизни танцовщика. Хореограф Жером Бель два года интервьюировал своего исполнителя и, сделав спектакль-документ, создал этакого французского Гришковца, только танцующего. Выходит на сцену человек, называет свое имя, пьет воду, двигается. И тихим голосом рассказывает о своей жизни. Как он, французский артист Седрик, жил со своей, любящей балет, мамой, учился танцу в Парижской консерватории, затем работал в Америке со знаменитым хореографом Мерсом Каннингемом, а потом вернулся домой и пошел трудиться в Лионскую оперу. Заодно мы узнаем, как на самом деле называется балетное трико, зачем танцовщику носить бандаж и почему во время упражнений в балетном классе думаешь о еде, что лежит дома в холодильнике. Фрагменты балетов Каннингема, Триши Браун, как и показ ежедневного тренинга в Америке, пригодятся российским артистам в профессии – у нас современному танцу в консерваториях не учат.

Беспощадные откровения Седрика («Я совсем не одаренный») окрашены ненавязчивым юмором, смех украшает истории о том, как вместе с внешними обстоятельствами менялся внутренний опыт. Главное тут искренность, с которой человек на сцене вскрывает суть профессии танцовщика – ежедневную борьбу с собственным телом. Кровь, пот и слезы этой субъективной схватки есть главный смысл современного танца, озвученный Каннингемом: «Когда движение начинает быть неуклюжим, оно становится интересным». Но не все в проекте так просто: человеческая психика и природа театра берут свое. И эта смесь лекции, танца и перформанса смахивает на ЖЖ в Интернете: чем больше человек психологически обнажается, тем больше понимаешь, что перед тобой все равно игра на публику.

«Седрика» сменит «Весна священная» на музыку Стравинского. У Эммануэля Гата она похожа на взбесившийся конкурс бальных танцев: хореограф работает с латиноамериканской сальсой. В результате история про коллективный обряд, которая подразумевается в «Весне», стала жгуче-пряной, как кайенский перец. Двое мужчин и три девушки, двигаясь с невротической чувственностью, должны «неизбежно пробудить весну», но взамен отдадут чью-то жизнь. Второй балет Гата рожден циклом песен Шуберта, и называется так же – «Зимний путь». Двое танцовщиков в белых хламидах, брутальные, мускулистые и лысые, бегом и падениями переживают что-то суровое, вроде сильного снегопада или вселенской тоски. В спектакле «Gwiazda» («звезда» – в пер. с польского) солистка демонстрирует часть проекта хореографа Тома Лебруна «Потрясенные созвездия». Речь идет о смерти близкого человека, память о котором напряженно ищешь в ночном небе. В монологе «Желтая звезда» затронута тема Холокоста. Тот же Лебрун создает для женского тела внезапные томительные паузы среди телесных судорог и 10 минут размышляет, «как в контексте истории светлые детские образы окрашиваются в самые черные цвета».

Соло «Марин» сделано постановщиком Мариам Гурфинк для самой себя. Тут невероятно медленная пластика, тело движется, как писали о спектакле, «миллиметр за миллиметром» удерживая равновесие, чтобы у смотрящих возникло ощущение глубинной телесной рефлексии на уровне практик йоги. Балет Пьера Ригаля – «Пресс» – разворачивается в тесной каморке, где горит слепящая лампа, а низкий потолок нависает над складным стулом. Некто в хорошо сшитых пиджаке и брюках движется спиной к публике, причем так, что зрителям не видно головы персонажа. Безголовое в прямом и переносном смысле существо, которое то криво сидит, то, дрожа всем телом, стоит, то упирается ногами в потолок, оказывается символом зажатости и рутины: «его движения – стандарты, его желания – шаблонны, его жизнь – картонная коробка». Абсолютно иначе мыслит о жизни Браим Бушелагем. Сын алжирского эмигранта, игрока в покер, прозванного «Зарбат» (перекати-поле), он быстро-быстро разбрасывает в воздухе игральные карты и нагнетает энергетику хип-хопа, чтобы выразить родовую неукротимость и «сладость падения все ниже и ниже».

Современный французский танец, как и искусство вообще, не предназначен для любителей прекрасного в прежних смыслах слова. Часто это не танец вовсе, а нечто среднее между придуманным и повседневным движением. Стереть грань между сценой и бытом, заставить публику сверять происходящее на сцене с собственными проблемами – вот задача, манящая французских постановщиков последнего поколения. И главное – поменьше иллюзий, как в жизни. Это в классике лебеди, выбравшись из озера, изящны и добры. А в природе они, когда на суше, косолапят и норовят цапнуть вас за палец.