Posted 1 ноября 2006,, 21:00

Published 1 ноября 2006,, 21:00

Modified 8 марта, 08:53

Updated 8 марта, 08:53

Кто к нам с мечом

Кто к нам с мечом

1 ноября 2006, 21:00
Фильм Филиппа Янковского «Меченосец», собравший за 11 дней проката около 3,5 млн. долларов (вдвое меньше, чем его же «Статский советник»), вызвал бурю отзывов в печатной и электронной прессе – от профессиональных до любительских, от восторженных до негодующих. Разобраться в этой чересполосице страстей попытался кинообо

Известно, что сколько людей – столько и мнений по любому поводу. Но, если картина вызывает у разных людей столь горячее желание высказаться и в то же время противоположные впечатления (а так бывает далеко не всегда), это значит, что в ней самой заложено нечто будоражащее и провоцирующее различные суждения. И любопытно понять, что же именно в этой вроде бы бесхитростной ленте порождает такие разногласия.

Как явствует из многостраничной и мегабайтной дискуссии по поводу «Меченосца», первое, что сбивает с толку значительную часть аудитории, – это избранная режиссером манера повествования. Следует подчеркнуть, что эта манера именно выбрана, поскольку способы рассказа в предыдущих фильмах Янковского иные. Один вдумчивый рецензент отметил важную, но не единственную ее особенность: если обычно последующие сцены мотивированы предыдущими, то в «Меченосце», наоборот, некоторые предыдущие сцены находят объяснение в последующих. Если зритель к этому не готов, он испытывает раздражение, поскольку не понимает, что из чего следует, а когда объяснение появляется, он уже не воспринимает его как объяснение. Точно такое же раздражение вызывают многочисленные монтажно-логические скачки, предполагающие, что люди в зале самостоятельно восполнят повествовательные пробелы или вычитают из «картинки» то, что не сказано словами. Слов в фильме, как отметили многие, очень мало – режиссер словно бы предполагает, что обращается к собеседникам, способным понимать с полуслова сам язык кино.

Вообще говоря, в многочисленных недоразумениях нет ни вины зрителей, ни вины режиссера (хотя есть ошибки с обеих сторон), но есть вопрос к продюсеру Сергею Сельянову: он-то понимал, что непростое построение картины отпугнет часть зрителей и она ?недоберет «своих» денег?

Сказанное относится, прежде всего, к объяснению убийств и членовредительств, которые совершает герой-меченосец. Если немного домыслить то, что показано (хотя публика вовсе не обязана это делать), анамнез героя вполне ясен: болезненная любовь к матери и ненависть к обоим унижающим ее мужчинам (отчиму и отцу), то есть тяжелый эдипов комплекс и детская униженность из-за слабости, робости и бедность. Короче, тяжкий социальный комплекс. Плюс естественные мечты ребенка о мщении обидчикам матери и своим обидчикам. Здесь и вводится единственное фантастическое допущение – комплексы героя концентрируются и овеществляются в стальное лезвие, непроизвольно выскакивающее из ладони, причем его длина и мощь пропорциональны силе обиды. Добавьте сюда, что герой так и не повзрослел, а остался затравленным и закомплексованным подростком, не способным связать десятка слов в членораздельное предложение, но способным по-детски привязаться к случайно встреченной взрослой женщине – суррогату матери.

Артем Ткаченко нельзя сказать, что играет, но обозначает именно этот тип личности, а его психофизические данные так же соответствуют или не соответствуют роли, как интеллигентное лицо Сергея Бодрова-младшего в «Брате» и «Брате-2» лицу сына уголовника и брата профессионального убийцы. Но, если Данила Багров убивал и расстреливал без малейших душевных терзаний, герой Ткаченко в той же мере меченосец, как и муконосец, – мука написана на его лице, читается в его глазах, сочится из мрачных пейзажей, замечательно снятых оператором Маратом Адельшиным и являющих образ психического состояния героя. Он пытается отрубить смертоносную руку, пытается совладать с чудовищным оружием и – не может. Пытается воззвать к Богу – но небеса молчат, ибо к ним взывает орудие дьявола.

И здесь возникает главный мотив «Меченосца», удивительным образом пропущенный подавляющим большинством писавших о нем, – мотив Демона, или падшего ангела. На него наталкивают и неземной облик актера, и его фантастический меч. Этот мотив выводит картину из бытовой плоскости в метафизическое пространство и заставляет отнестись к ней не как к обычному боевику, комиксу или фантазийному триллеру, хотя у нее есть очевидное сходство с представителями этих жанров. Перед нами не чистый жанр и не совсем жанр. Для кассы это безусловный минус, для любителей кино – безусловный плюс.

Многие зрители задаются вопросом, оправдывает ли фильм жестокость героя. Безусловно, нет. Перефразируя название недавнего фильма Кроненберга «Оправданная жестокость», это неоправданная жестокость. Демоническая месть явно несоразмерна проступкам и преступлениям жертв, не говоря уже о расправе с безвинными конвоирами. Другое дело, что он невменяем относительно своей карающей длани. И финальный жест следователя, отводящего пистолет, вовсе не означает, что герой прощен или выпущен на свободу, ибо через минуту его уже беспрепятственно схватят и запрут в тюрьму или психлечебницу, откуда он сможет выйти лишь тогда, когда его снова попробуют «опустить», – выйти на страх всем унизителям. Этот жест значит лишь то, что показывает, – что человек не может выстрелить в человека, даже и в столь ужасающе виновного.

Теперь, когда мы восстановили идею фильма (назови ее хоть замыслом режиссера, хоть домыслом критика), можно задать вопрос, насколько ей соответствует реальная картина. Ответ будет не очень утешителен для режиссера – с точки зрения собственной идеальной цели «Меченосец» сделан недостаточно осознанно или – просто небрежно. Перечислять здесь эти небрежности и неточности нет смысла – каждый может заглянуть в Сеть и обнаружить десятки справедливых зрительских замечаний. Что не снимает ответственности с тех зрителей, которые не увидели в этой досадной шелухе страдающего ребенка и выплеснули в Интернет и на газетные страницы свои эмоции, вызванные одной лишь шелухой.

"