Сюжет для святочного рассказа

Кажется, театр «Студия театрального искусства п/р Сергея Женовача» всерьез решил опровергнуть старую присказку: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается». Дело его делается скоро, споро, ладно. Уже со второго курса студентов мастерской Сергея Женовача заметили, об их курсовых спектаклях заговорили. О дипломных – писала вся театральная пресса. Скептики вздыхали: вот ведь готовый театр, но – не сбудется! Нашему правительству с уже существующими коллективами бы разобраться – куда уж там новый брать на содержание! Но тут в зале появился некий состоятельный человек, не афиширующий свою фамилию, разрыдался на «Мальчиках» Достоевского и предложил деньги на существование. Несколько лет играли, где пустят. И опять пессимисты шептались: ну вот, так и будут скитаться по чужим углам, как годами скитались их старшие братья – «фоменки». Ан, нет! Тот же спонсор решил дать театру помещение. И снова – бабушка поворожила. Не стали возводить новое здание (пока за последние десятилетия по-настоящему удачных театральных зданий в Москве не появилось). А обустроили старый рабочий клуб златоканительной фабрики Алексеевых – тех самых, давших мировому театру Константина Станиславского, на улице его имени.

К собственно клубной сцене присоединили старые фабричные помещения для гримерок, репетиционных, административного здания. Сейчас самое модное направление в европейском дизайне – переоборудование старых промышленных, сельскохозяйственных и религиозных построек в современные жилые и выставочные помещения. Задача архитектора – соединить требования современности с аурой места. Давнему соратнику Сергея Женовача художнику Александру Боровскому это удалось. Бывшее здание Алексеевской фабрики превратилось в самый уютный театр Москвы.

За оградой – чистый двор. Обнажили кирпичную кладку, поставили в фойе мебель начала ХХ века – диваны, буфеты, стулья, скамьи. «Старинный» антураж умело сочетается со всеми современными техническими требованиями к сценическому оборудованию. В небольшом (триста мест) зале зрительские кресла – точные копии шехтелевских мхатовских стульев – стоят на удобном расстоянии, чтобы зрители пробирались между рядов без роняющих их достоинство усилий.

Сейчас многие деятели занимаются театром, который должен приносить прибыль и успешно продаваться. Хотя билеты в «Студию» купить довольно сложно, этим коммерческим успехом здесь никто не хвастается. Все эти набившие оскомину словосочетания – коммерческий успех, продаваемый спектакль – в лексиконе руководителя «Студии театрального искусства» немыслимы. Представить Женовача, размышляющего, как дорого он продаст свой очередной проект, – примерно то же, что представить садовника, воображающего, как у него на деревьях растут купюры. Ни одного кассового автора в репертуаре. Лесков, Достоевский, Гончаров, Шолом-Алейхем, Шекспир, Гоголь. Новое здание театра (въехали в начале этого года) открыли премьерой по Чарльзу Диккенсу «Битва жизни».

Сейчас в моде спектакли, где актеры мало говорят (в идеале – вообще обходятся без слов), но много двигаются и танцуют. Что логично – проблемы со сценической речью стали настолько острыми, что впору либо одевать актерам микрофоны даже на малых сценах или пускать строку-синхрон. А то тревожные переспросы в зале: «А что он сказал? А что она ответила?» – очень мешают пониманию действия. «Битва жизни» – спектакль демонстративно разговорного жанра. И поставлен в форме репетиции-читки.

Актеры держат в руках листочки ролей. Интонацией «пробуют фразу» – иногда чуть удивленно: чего это тут Диккенсом написано? Прочтя ремарку, часто только намечают ее действием (вместо крепких объятий – воздушный поцелуй). По ходу грызут яблоки (они лежат и в фойе театра, их можно погрызть в антракте). Рождественская история, в которой две сестры состязаются в благородстве, а все окружающие их люди столь невинны душой, что любая лилия рядом с ними ощущает себя бурой свиньей, даже в наследии Диккенса выделяется своей приторной сладостью.

Любовь к сладкому вообще свойственна этому театру (юность любит сладенькое). В «Битве жизни» избыток сахара, не уравновешенный ни юмором, ни разнообразием приемов и ритмов действия, ощутим особенно сильно.

Но хотя постановка Диккенса и не относится к числу безусловных побед Сергея Женовача, но «Битва жизни» – спектакль важный и в раскладе современного театра, и для самоопределения «Студии». Темы Диккенса, интонация Диккенса, чудаки Диккенса, похоже, стали для нового театра своего рода нравственным камертоном. Трудно найти высказывание более сомнительное, чем утверждение, что «человек по природе добр». Трудно найти веру более неактуальную, чем вера в обязательную и неотменимую победу добра. Нам, зрителям, остается только удивляться, что в начале ХХI века находятся люди, верящие в рождественские чудеса. И констатировать, что каждому-таки воздастся по вере его.