Posted 1 июня 2015,, 21:00
Published 1 июня 2015,, 21:00
Modified 8 марта, 03:48
Updated 8 марта, 03:48
Сценарист телеканала «МИР» Джаваншир Даногуев
– В рамках съемок одна группа поехала на Камчатку и в Краснодарский край. Почему вы выбрали Великий Новгород, а также Архангельскую и Ленинградскую области?
– Архангельскую область мы выбрали потому, что там живут поморы. Исторически живут обособленно, поэтому у них очень своеобразная культура. Ленинградская область и Великий Новгород – потому, что оттуда «есть пошла Русская земля». Там находятся истоки российской государственности. Там была первая крепость, первая резиденция князя Рюрика, оттуда Русь разрослась до крупнейшей в мире державы. На съемки ушло больше месяца, примерно по 20 дней на каждый фильм. Снимали в конце августа – начале сентября и в связи с особенностями климата сначала поехали в Архангельскую область, а потом в Ленинградскую и Великий Новгород. На севере в августе нормально, а дальше уже начинаются дожди, а световой день уменьшается.
– Интересно было оказаться в таком... все-таки довольно диком краю? Не разочаровала ли встреча с поморами?
– Не разочаровала, а наоборот! К поморам я всю свою жизнь очень хотел поехать. Нашумевшие фильмы «Левиафан» и «Географ глобус пропил» были сняты в этой северной эстетике, и почему-то в них сплошная депрессия: алкаши и неудачники, которые спиваются на фоне этих декораций. Мне кажется, северная красота, наоборот, навевает мысли о чем-то жизнеутверждающем, позитивном. Там настолько все красиво... Ты чувствуешь величие этой северной природы, она тебя завораживает, пугает, вызывает в тебе массу эмоций. Просто интересно, почему режиссеров она не вдохновляет на что-то хорошее. В Архангельской области вообще очень интересно. Там живут суровые люди, не очень гостеприимные, холодные. Это объясняется исторически: поморы – переселенцы, они тысячу лет назад из Великого Новгорода ушли на Белое море осваивать новые земли. Они там остались, разбили селения, но элементы фольклора сохранили. Получился, например, очень интересный говор, «поморска говоря», это сложно воспроизвести. Поморы очень тяжело выживают – земли неплодородные, лета почти нет, поэтому ничего не растет. Люди живут только тем, что дает им море. То есть поймали рыбку – они ее и кушают, а бывают целые месяцы простоя, когда вообще нет улова. Из-за этого и полной изолированности у них сложился своеобразный закрытый северный менталитет. Мы не видели спившихся, опустившихся людей, но выпить они любят. На контакт идут неохотно и, как правило, за деньги. Закрытые люди. Вообще очень странно, когда ты находишься в таком месте, где нет ни участкового, ни скорой помощи – ничего нет. Самолет, который является единственной связью с миром, прилетает только два раза в неделю.
Мы были в деревне Лопшеньга, которая стоит прямо на берегу Белого моря, хотели снять ловлю рыбы. Добирались туда на самолете Ан-2. Так мы ждали четыре дня – рыбы не было, а мы же не можем там бесконечно находиться. Наконец, на наше счастье, попалась в сеть семга. Нас угостили ухой, но сами рыбаки говорят, что семгу лучше всего есть сырой. Однажды мы подружились с рыбаком, у которого плавающий домик на реке Двине. И он нас угостил такой же дикой семгой, не той, что продается в Москве, накачанной антибиотиками, разведенной на заводах в Норвегии и ожиревшей. Он ее обезглавил, почистил, солью посыпал – и все, говорит: завтра будете есть. Это совершенно другое дело, безумно вкусно. Невозможно наесться!
– Где еще, кроме Лопшеньги, вы побывали и какие интересные сохранившиеся традиции встретили?
– Были в Кимже, это деревня в девяти часах бездорожья от Архангельска. Стоит она посреди тайги на одноименной реке. Мы приехали туда в ночи, выходим из машины – свежий-свежий воздух и огромные кресты стоят, тяжелые такие, увесистые, прямо внутри деревни. А рядом ходят табуны диких лошадей. Как объяснили жители, в табуны сбиваются брошенные лошади. Когда-то деревня была густо населена, а потом многие уехали и лошадей этих побросали. Сейчас в деревне живет человек 200. В Лопшеньге, для сравнения, побольше – около 300.
Кимжа интересна тем, что там сохранилась поморская архитектура: деревянные двухэтажные избы. Поморы крепостными не были никогда, они работали сами на себя и могли себе позволить строить большие дома. Зимой все жили в одной комнате, потому что большое помещение протапливать тяжело, а летом можно было жить по всему дому. Избы эти до сих пор все жилые.
В Кимже удалось зафиксировать на камеру, как сбивают печку. То есть глину берут и бьют, пока печка не получится – обычная русская печка, но не из кирпичей, а единый кусок глины. Снимали процесс очень подробно, потому что такое ремесло представляет собой большой этнографический интерес. Редко уже можно встретить. Но монтировать потом было очень сложно, потому что разговаривают в этих местах практически на мате – и мужики, и бабы.
– А как насчет фольклора, народного искусства, удалось послушать старинные песни?
– Они хранят свой традиционный образ жизни и в общем-то живут так, как и тысячу лет назад. Местные жилища – тоня (ударение на последнюю гласную. – «НИ»), рыбацкие избушки на берегу Белого моря, все увешанные снастью; лодки поморские – карбасы – это все у них осталось. Поморы также сохранили песни, танцы, частушки. Танцевали нам, например, поморскую кадриль. Движения сдержанные – чувствуется северный холодок. Парни девушек за талию не обнимают, касаются слегка – все очень скромно. Очень интересный у них фольклор, тема секса там сквозит везде. Очень интересную старинную песню нам пела одна девушка, но мы ее, к сожалению, в фильм не включили, потому что ее бы не пропустили. Песни своеобразные, есть красивые и лиричные.
– Северная природа впечатлила?
– Природа впечатлила. Вот море Белое, которое на самом деле то серое, то очень ярко-голубое. Впечатлило обилие ягод и грибов, например, голубики. У нас в Москве маленькая баночка стоит 300–400 рублей, а там валом этой голубики. К сожалению, морошку мы не застали. Объелись там ягод.
– Что удалось увидеть в Ленинградской области и в Великом Новгороде?
– На берегу Волхова напротив Староладожской крепости стоит деревня Чернавино – самый-самый исток российской государственности, где, возможно, находилась первая резиденция Рюрика. Мы привыкли считать, что это Великий Новгород, а в науке существует две версии. Согласно второй, Русь пошла из Старой Ладоги, где стоит крепость. Так вот в эту деревню летом приезжают дачники, а зимой живут только две женщины. Одной 88 лет, а другой – 75. Их предки жили там испокон веков. Такие люди и есть носители традиционной культуры. В отличие от поморов у них нет этой холодности, настороженности, закрытости – ты людей понимаешь, и они тебя понимают. Мы были в деревне, которая испокон веков жила засолкой огурцов – с тех пор, как огурец на Руси появился. Очень интересно они их солят: в бочки закладывают, а потом погружают на дно реки. На сегодняшний день от всей деревни остались всего один-два человека. Такую первозданность приходилось находить по крупицам. Очень много попадалось лубочных, декоративных моментов, которые мы, конечно, отсекали. Мы в экспедицию ехали за другим: найти то, что сохранилось, что не изменилось за тысячу лет. Это была главная цель. В Великом Новгороде мы снимали археологов. В этой местности очень благодатная почва, в которой все сохраняется практически в своем первозданном виде. Здесь делают десятки тысяч оригинальных находок – так археологи называют целые вещи, сережки, например, или кольцо – и сотни тысяч фрагментов. Занимаются раскопками таджики с лопатами. Мы видели потрясающие вещи: броши, статуэтки, нательные кресты, сережки...В местных антикварных магазинах ничего подобного нет. Такое обилие находок говорит о том, что жители Великого Новгорода всегда жили богато. Если для других княжеств X–XII века были сложными временами, они пришли в упадок, то Новгородское государство процветало, торговля шла очень бойко.
Все это складывают, нумеруют, отвозят на экспертизу, изучают, описывают, после чего распределяют по музеям. При этом для археологов не важно количество находок, они могут найти 100–200 одинаковых предметов, но им это ничего не даст. Важно что-то новое, что проливает свет на историю, сообщает какие-то новые сведения. Глубина одного метра соответствует одному веку, таким образом, на 12-метровой глубине ты ходишь по земле XII века. Когда мы там были, на глубине десяти метров нашли монету VIII века, то есть разница – 300 лет. Монета – дирхем из какой-то арабской страны. Сразу же возникла версия, что в XI веке, возможно, уже появились нумизматы.
– Приходилось в ходе этих экспедиций сталкиваться с опасностями?
– Один раз, когда мы снимали в Волхове «купание русалок». У нас там было пять или шесть обнаженных девиц-моделей, оператор залез на верх водопада и говорит: «Иди посмотри, как я выставил план». Я туда залез, а когда спускался, оступился и полетел с этого обрыва. А там высота метров десять, не меньше! Скатывался кубарем. Я не мог пошевелиться и думал, что у меня перелом позвоночника. Но рентген показал, что это просто ушиб. Обидно, что это произошло в самом начале съемки, и дальше в Волхове снимали без меня.
С русалками такая история: во времена язычества на Руси верили в русалок. Согласно мифам, это девушки, которые умерли, не выйдя замуж. Они не обязательно должны были утонуть, могут жить на ветвях, в лесах, то есть тот образ русалки с рыбьим хвостом, который мы знаем, придуман в литературе. А русалка в исконном понимании о двух ногах, в некоторых селах их представляли очень красивыми, в других, наоборот, очень страшными. Факт в том, что они коварные: охотятся на мужиков, заманивают их в лес и там убивают. Поскольку это красивый миф, нам было грех не воспользоваться, и мы его воссоздали. Девушек-моделей нашли в Питере. У нас была еще одна постановка – призвание князя Рюрика, в которой участвовал клуб исторической реконструкции.
– Каковы русские, что их роднит и разделяет?
– Русские очень разные. В одной Москве возьмем трех человек, и они окажутся абсолютно разными. Один будет из Вологодской области, другой из Сибири, третий еще откуда-то – и в каждой семье свои традиции. Русские всегда тесно живут по соседству с другими народами и многое перенимают от того народа, который рядом. Это проявляется и в кухне, и в традициях – во всем. Если взять казаков, они ближе к кавказцам и по темпераменту, и по одежде. Если взять жителей Камчатки – они ближе к азиатским народам, которые населяют регион. Широта русской души, о которой принято говорить, есть, конечно, но ярко проявляется в жителях Сибири, Кавказа, Сахалина – регионов, где благоприятный климат и всего полно. Там, где суровые условия жизни, как у поморов, совсем другая картина.