Дарья Ильгова: "Три моих языка нервно топчутся в тупике"

Сергей Алиханов

Дарья Ильгова родилась в селе Ольховатка Воронежской области. Окончила Московский государственный психолого-педагогический университет и Литературный институт имени А. М. Горького.

Стихи печатались в журналах: «Москва», «Подъем», «Литературная учёба», «Дети Ра», «Плавучий мост», «Аргамак», «Артбухта», «Слово/Word»; в антологиях: «Русской поэзии XXI века», «Воронежские поэты — XXI век»; опубликованы на многих ресурсах Интернета.

Автор поэтических сборников: «Расстояния», «Молчание», «Снимки», «Оригами».

Творчество отмечено премиями: конкурса имени Кубанёва, Поддержка талантливой молодежи - Президента Российской Федерации, «Словенское поле», «Золотой Витязь», поэтического журнала «Плавучий Мост».

Живет и работает в Москве.

Просодия, фоническая оркестровка стихов Дарьи Ильговой полна внутренней силы. Она пишет просто — о сложном и глубоком, о тревожащем душу — сдержанно, о значительном — безо всякого пафоса. Даже паузы, даже цезуры в ее строфах смысловые. Ильгова сосредоточена на собственном внутреннем мире, который вмещает и историю России.

«Перерастание деревни в город путём её индустриализации» о чем век назад твердили и насильственно затевали большевики, так и не удалось.

Как и Дарья Ильгова, моя мать, Александра Сергеевна Горемычкина, тоже родилась в деревне Мартынцево Кимрского уезда Тверской области. И в 9-ть лет ей пришлось зимой в морозы, держась за руку свой матери — моей бабушки, после раскулачивания дойти пешком от Твери до Москвы. Стало быть, и я деревенский выходец —только во втором поколении. И потому меня до сердца трогают стихи Дарьи Ильговой, приехавшей в Москву в 16 лет:

Стоишь и смотришь вдаль, окружена

Печалью вековой, печалью древней.

Над тусклой вымирающей деревней

Рассветная нависла тишина.

Махнуть и позабыть бы разум рад!

Да только здесь твой дед, отец и брат…

Чему служили век, не заслужив

Ни почестей, ни звания, ни чина

Твоей семьи великие мужчины,

Отечества достойные мужи…

Вручая премию Дарье Ильговой — сертификат на издание нового сборника стихов -председатель Жюри поэтического журнала «Плавучий Мост» и наш автор Надежда Кондакова процитировала строчки Александра Межирова «До тридцати поэтом быть почетно, и срам кромешный — после тридцати».

Награждение Дарьи Ильговой слайд — шоу - https://youtu.be/pllQ_cBvhjw

Однако, думается, что быть поэтом сейчас— особенно женщине — это подвиг. Хотя уже и «коней на скаку» не остановишь из-за их полного в деревнях отсутствия, да и избы не горят — отсырели с 18-го века. И нам остается следовать за Дарьей Ильговой, и верить ей:

Не поддаваясь тлению — цвести,

Сменив решетки города на степи.

А то, что страшно вслух произнести,

Бумага стерпит.

Не помнить зла, не лгать, не сожалеть

О зимах ускользающих и веснах.

И вера, что прекрасны жизнь и смерть,

Спасет нас.

Дарья Ильгова прекрасно читает свои стихи — видео: https://youtu.be/vXUfYsUcFlQ

О ее творчестве вышло много статей в журналах, и в Сети.

Поэт Геннадий Красников, руководитель семинара в котором Дарья Ильгова училась в Литературном Институте, благословляет свою ученицу: «... Ильгова беспощадно исповедальна и открыта — свое желание делиться даже самым сокровенным, только бы перебороть тишину равнодушия», - декларирует она свою цель в поэзии…

Можно цитировать практически каждое стихотворение Дарьи Ильговой. Попавшись на первых же тактах мелодики её стихов, ты уже не можешь освободиться пока не пройдёшь сквозь вихри и паузы её ритмов, интонаций, сквозь выверты и вывихи её синтаксиса.

В её характере - упрямство и упорство летящей стрелы, кажется, до конца даже и не знающей пока своего истинного предназначения, насквозь пробивающей бумажные игрушечные мишени, чтобы однажды попасть в какую-то пока неведомую таинственную точку, цель...

Пока в её мире только Он и Она, да две-три подруги, да мама и ангел-хранитель... Не так уж и много. Но и не мало. Этого могло бы хватить на целый человеческий век, не будь Ильгова поэтом. Но поэту принадлежит весь мир, даже история принадлежит ему, как заметил незабвенный Александр Сергеевич. А жизнь, внешний мир – ещё нарастут и деталями, и красками, и цитатами из вечных и не вечных книг, из современного мусора культуры, - но это уже будет другая ступень её поэзии, её пути...».

Владимир Коркунов — поэт и критик, уверен: «Книги Дарьи Ильговой останутся на моей полке... в стихах — нотка публичности… это не те слова, что прячешь под подушку, охраняя блуждающую и мифическую душу.

В ритме, в плетении строк/строф... площадная поэзия, душа нараспашку, если что болит — нате, на первый план, аверсом по реверсу!

Метаморфозы языка видны. Но — все вызревает в положенный срок.»

Новая и очень живая форма «он-лайн» критики: поэт Ирина Митрофанова отзывается на совершенно необычные ракурсы лирического взгляда Дарьи Ильговой: «…что значит «быть сильнее». Начнем с того, что лирическая героиня в принципе сильная личность, то есть это человек, которому любимый человек нужен не для защиты себя... мы вырабатываем свой способ выживания, стойкости.

А когда в нашей жизни появляется кто-то еще, возникает сомнение, а подходит ли для двоих этот твой индивидуальный способ держаться... о доверии - когда идет постоянная трансформация души, человек невольно становится другим, но еще не понимает каким именно, и может быть, действительно, и ему не следует видеть её прежней, когда она уже другая...

Это ещё не ты, но уже не я - ну вот, наверное, для этого и надо быть сильнее, суметь помочь стать «крылатым» или хотя бы не мешать процессу «окрыления». Что понимать под этим «стать крылатым» — это каждый чувствует по-своему.

Удивительное ощущение какой-то молодой мудрости. Вроде бы, парадокс, мудрость не может быть молодой. Она приходит с опытом, годами. А у лирической героини мудрость врожденная, которая совсем не мешает ей быть молодой. Это здорово, и так неожиданно. В хорошем смысле ломает стереотип. И заставляет думать о том, что жизнь больше, чем кажется, больше наших представлений о ней. Жизнь и больше и свободнее».

Мудрая молодость и опыт свободы в стихах:

* * *

Это ещё не вдох, но уже не боль.

Чувства высокие тоже становятся низшими.

Мы дорожим своими словами и нишами

И не рискуем быть до конца собой.

Если слова – валюта, Боже, какие мы нищие.

Это ещё не сон, но уже не явь.

Вбито в сознание детское постулатом:

Только один из нас может стать крылатым.

Это ещё не ты, но уже не я.

Если молчание – золото, Боже, как мы богаты.

* * *

Как мы стареем, мама, как мир мельчает.

Как я была наивна, не замечала,

Даже дорога к дому, что изначально

Длилась полжизни, теперь занимает миг.

Светлое время незнания. Сколько было

Веры, любви, надежды, терпенья, силы.

Как я была наивна, что не делила

Всяких людей на пришлых и на своих.

Славное время незнания. Было сколько

Счастья и света, волшебных таких осколков.

Всё исчезает, но мне каждый миг наколкой

Прямо в изнанку души был навечно вбит.

Вот оно, мама, спасение иноверца.

Эта дорога ведёт от Москвы до сердца,

С детства привыкшего, даже когда не верится -

Верить, терпеть, надеяться и любить.

* * *

Выискивая горе по уму,

Предчувствуя грядущую разлуку,

Не говори, что горько. Дай мне руку.

Не говори мне. Я и так пойму.

Ночь близится. И долгая зима.

И дух тревожный на охоту вышел.

Не говори, что страшно. Тише, тише.

Не говори мне. Я пойму сама.

И гонит прочь нас ветер кочевой.

Теряются слова в метельном гимне.

Не говори «прощай». Не говори мне...

Ты сам-то и не знаешь ничего.

В холодной дымке северной зари,

Когда так горько, страшно и тревожно –

Молчи. Любое слово будет ложно.

Молчи и ничего не говори.

* * *

А жизнью правит свой водоворот –

Стремительный, всезнающий, красивый,

Не признающий жалости плаксивой.

Такая оглушительная сила,

Что иногда аж оторопь берёт.

Он нёс тебя, крутя земную твердь,

До дальней точки нового отсчёта,

Показывал овраги и высоты.

Сиди теперь и разбирайся кто ты,

Чтобы не стыдно было умереть.

Мы думали, у юности в плену,

Когда вперёд неистово бежали,

Что будет прощена любая шалость,

Что хватит сил, и времени, и жара

На эту жизнь и на ещё одну.

Смотри теперь, как мягок и богат

Вечерний сумрак – медленный, медовый.

Как ночь ступает, шелестя подолом.

Какой рассвет нам день готовит новый.

Какой закат.

* * *

Бывает, что зацепит муза краем

И всё дрожит задетая струна.

Нет на земле ни ада и ни рая –

Поэзия и музыка одна.

Как жаль, что мы судьбу не выбираем.

Как жаль, что выбирает нас она.

Не пощадив, не оградив от риска

Не по плечу отмеривать талант,

Судьба ведёт несчастных к обелискам,

Но в этой жизни ни чужим, ни близким

Не понят ни поэт, ни музыкант.

Представь, что можно жить легко и славно –

Творений не вымучивать в ночи,

На десять лет вперёд построить планы,

Шить обувь на заказ, детей учить.

Но не умею я молчать о главном,

Пока иду и музыка звучит.

* * *

И плыли в душу горькие слова,

И от тревог болела голова.

Довольно спорить.

Скитались так, что выжили едва.

Зачем нам эта душная Москва.

Поедем к морю.

Босой ногою ворошить песок,

До пляжа вдоль аллей наискосок

Ходить прищурясь.

На завтрак есть инжир или хурму

И жить по сердцу, а не по уму

И в штиль, и в бурю.

Плыви со мной до дальнего буйка.

Волна, как жизнь, легка и глубока,

Тебя направит.

Не верь тому, кто шепчется и врёт,

Что жить в гостях у лета круглый год,

Мол, мы не вправе.

Никто не знает, чем ты заслужил,

Какую бездну зависти и лжи

Тащил, не горбясь.

Любовь и гордость будут нас вести

По самому надёжному пути.

Любовь и гордость.

* * *

Любому завтраку в постель я предпочту

Рюкзак и кофе в аэропорту.

Узнать, какой же мир нам уготован,

Мне с самого утра невмоготу.

Встать на крыло, почуять, что не скован,

Когда мы набираем высоту.

В кругу иллюминатора, вдали

Под нами проплывают корабли,

Дорога ровно поле разрезает.

Мы лучше и придумать не могли!

Кто этих не высматривал мозаик,

Те просто бессердечные врали.

Такая вот нехитрая игра.

Нет в жизни лучше слов, чем «нам пора!»

Возьмём в дорогу мой рюкзак потёртый,

Наденем кеды, свитера и шорты.

И будет завтрак свеж аэропортный.

И будет завтра лучше, чем вчера.

* * *

Оставьте ваши возгласы и муки.

Любовь в одном мгновении, когда

Кричишь на кухне, вскидывая руки,

И вдруг, остыв, заплачешь от стыда.

Ни бабочек, ни пташек в животе –

Не тот масштаб, трагедии не те.

В ту редкость столь нечаянных минут

Между уютом сна и неуютом

Работ, учёб, поездок и простуд

Быть нежным и признательным кому-то.

Попробуй перед тем наладить быт,

Где свет и трепет может быть убит.

И мы стоим разрухи посреди,

Придавливая в кухне половицы.

Сердца волной заходятся в груди,

От крика жарко раскраснелись лица.

На мокром месте яркие глаза.

Ну что сказать. Куда теперь назад.

Нет, никуда. Садись, лица не прячь.

Так стыдно. Ну, пожалуйста, не плачь.

* * *

Пока уходит сердце в пятки,

Дрожит нутро –

Идти, как будто всё в порядке,

Сквозь шум метро.

У каждого своя Голгофа.

Мораль проста –

Кому-то плеть, кому-то строфы

В углу листа.

Рабу не избежать удара

Чужой руки.

Свободный внешне терпит кару

Пустой строки.

Не сетуя, не сожалея,

Не помня мест,

До той горы, страны, аллеи

Нести свой крест.

Пока уходит сердце в пятки,

Дрожит душа –

Идти, как будто всё в порядке,

За шагом шаг.

* * *

Уедешь от Москвы на сотню верст

И позабудешь шик и благородство.

Такое вопиющее сиротство

Сквозь сотни лет — лишь поле и погост.

И скудных сел прозрачны миражи.

И ворон над дорогою кружит.

Стоишь и смотришь вдаль, окружена

Печалью вековой, печалью древней.

Над тусклой вымирающей деревней

Рассветная нависла тишина.

Махнуть и позабыть бы разум рад!

Да только здесь твой дед, отец и брат…

Чему служили век, не заслужив

Ни почестей, ни звания, ни чина

Твоей семьи великие мужчины,

Отечества достойные мужи,

И женщины им равные под стать.

Всех не упомнить и не рассказать.

Измученный и жертвенный народ,

Овеянный прощением и тайной.

Он на костер прощальный, погребальный

В который раз, не сетуя, взойдет.

Стоишь и века крутится спираль

И всех так жаль, так бесконечно жаль.

Задумаешься снова ли, Бог весть,

В московской ошалелой круговерти

О святости служения и смерти.

Поэтому вдыхай, пока ты здесь

Стоишь — и как в былые времена —

Причастна, сожжена и прощена.

Оригами

Пустить по речке цветной кораблик —

Любой мастак.

Но жизни складывается журавлик

Совсем не так.

Бумага гнется неприхотливо

Туда-сюда.

Трепещут крылышки сиротливо

Часы, года.

Нам этих линий скупую точность

Не превозмочь.

Ты чуешь замкнутость и непрочность

И день, и ночь.

И как бы ни был в душе отважен

И полон сил —

Никак не может журавль бумажный

Расправить крыл.

Рожден по линии, предрешенной

Рукой творца.

На дне коробки лежит картонной

И ждет конца.

А в мире ждут небеса и травы

Приход весны.

Но спит и видит во тьме журавль

Цветные сны,

Где в небо цвета молочной пены

Диск солнца вшит.

И он, коробки разрушив стены,

Летит, летит.

* * *

Этот лес меня не укроет ни днем, ни ночью.

Каждый охотник хитер и непобедим.

Но не будет пальбы и стаи поджарых гончих.

Выстрел будет всего один.

Пока пуля летит, тело воздуха прошивая,

Чтоб у спины, не дрогнув, закончить путь,

Мне остается вера, что я живая.

Вера в осечку. Вера во что-нибудь.

* * *

Расскажи мне, как можно остаться самой собой.

Я оставила гул Москвы и морской прибой

И вернулась к истокам пустой и осоловевшей.

Май махал мне вослед цветущей в садах черешней.

Папа встретил меня на вокзале совсем седой.

Расскажи мне, как можно не помнить весов и мер,

Как смириться и жить по веленью небесных сфер,

Как ни боли, ни зла, ни времени не бояться.

Моей младшей сестре, не заметишь, как стукнет двадцать.

Я во всем такой дурной для нее пример.

Расскажи ей о том, что можно не уезжать,

Что быть можно счастливой, если рядом отец и мать,

Что чужой порог далек, и высок, и крут,

Что нигде, кроме дома, не любят нас и не ждут.

Двум домам, как двум родинам, не бывать.

Расскажи ей, что год скитаний идет за три,

Что не стоит играть даже за ценный приз,

Что бывает неважно, прав ты или не прав ты.

Дай везенья и сил напрямую дойти до правды,

Что на самом деле сияет у нас внутри.

* * *

Нам остается медленно стареть

И, потерявшись в городах и числах,

Устало лгать про то, что даже смерть

Не разлучит нас.

Или принять как драгоценный дар

Превратности судьбы и жить иначе —

На каждый неожиданный удар

Давая сдачи.

Не поддаваясь тлению — цвести,

Сменив решетки города на степи.

А то, что страшно вслух произнести,

Бумага стерпит.

Не помнить зла, не лгать, не сожалеть

О зимах ускользающих и веснах.

И вера, что прекрасны жизнь и смерть,

Спасет нас.

Вино из одуванчиков

Овраг широк. И тропка, словно нить.

И летний зной с утра печет затылок.

Давай искать и до зимы хранить

Воспоминаний золото в бутылках.

И смех летит, как пух, поверх голов,

Ведь летний зной над юностью не властен.

В привычных окнах маленьких домов,

Прислушайся, гудит машина счастья.

Покуда есть надежда не взрослеть,

Твори добро — смешай на кухне блюдца,

Вдохни ветров шальных — и даже смерть

И старость не посмеют прикоснуться.

* * *

Есть на земле особые места,

Где времени раздел особо тонок,

С невидимой духовною нагрузкой,

Куда ты приезжаешь, как домой.

И где бы дух твой ни произрастал,

Будь ты старик, и взрослый, и ребенок —

Ты станешь здесь невыносимо русским,

Невыразимо русским, милый мой.

Пройди продольным берегом реки,

Сквозь луга зеленеющую поросль,

Сквозь рощ, цветущих, яркое убранство

Под храма белоснежный монолит.

Здесь корни оживают, глубоки,

Услышав с детства столь знакомый голос —

То сквозь незримые столетья и пространства

Бессмертный Пушкин с нами говорит.

МЛАДШИЕ СЁСТРЫ

Ане

Наши младшие сёстры – косы в пояс.

Живут, не ссорясь.

Ты не знаешь награды больше, чем с ними – в прятки.

Хулиганки, принцессы, сказочницы, пиратки.

Наши сёстры – Ани, Алины или Алёны,

Окрылённые.

Ты уходишь от них богатым, хоть пришёл ни с чем.

И у каждой по ангелу на плече.

Наши девочки. Им не надо врать про железный стержень.

Когда ты повержен,

Их чудесные речи про «божью коровку», «мирись-мирись»

Извлекают тебя из руин и вдыхают жизнь.

* * *

Будь мне светом, поддержкой моей, опорой.

Чтобы, если я вдруг притворилась хворой,

Рёв твоих тормозов – не сирены скорой –

Доносился в моё окно.

Будь мне кем-то, кто просто сидит на стуле,

Пока я по квартире ношусь, как пуля,

Крашу ногти, пою и борюсь с кастрюлей

Или просто пишу в блокнот.

Обещаю, что буду просить я часто

По малейшему зову ко мне примчаться:

С верхней полки снять книгу, наклеить пластырь

На царапину от ножа,

Встретить возле метро, брать печенье к чаю,

Слушать молча меня, когда я вещаю.

Взять из комнаты пару мешков с вещами

И добросить до гаража.

Будь готов (обещаю, я нас не выдам)

Никогда меня впредь не терять из виду,

Быть со мною на равных, прощать обиды,

Как бы ни были велики.

Чтобы ссоры – без грома, дождя и молний.

Чтобы я лишь подумала – ты всё понял

Я взамен обещаю своей ладони

С твоей не снимать руки.

* * *

Это суть поколения: раб ты или атлант,

Пресмыкайся или труд бери не по силам.

Не оплакивай ни отверженность, ни талант.

Стыдно плакать таким верзилам.

Словно нет ни зарплат, ни боссов и ни страстей,

Ни вражды, ни границ, ни аномальных зон.

Только небо и солнце, и светлая даль степей,

По ладони Бога бегущих за горизонт.

Словно птичка в клетке: и пользы не принесет,

И отпустить дрогнет Его рука.

Ей тревожно и тесно. Все же она поет.

Звонко поет. И песня ее легка.

Детство

Мое детство запомнило маму и папу в двадцать,

Дым костра, лес сосновый и Дона тугой изгиб.

Ты останься со мной до последней строки абзаца.

Потом — беги.

Я дарю тебя тем, кому ты сейчас нужнее,

Тем, кому без тебя будет плохо. Моей сестре.

Жаль, мелеет Дон, лес сгорел, и лишь тихо тлеют

Дрова в костре.

* * *

И мысль моя грешна, и путь мой грешен,

Но когда поезд мчит меня на север,

Я вспоминаю лишь сады черешен

И на лугах цветущий белый клевер,

Через сосну сгоревшую до Дона

Тропинки чабреца и молочая,

И гул полей, и сладкий запах Дома,

Где каждый раз объятьями встречают,

Где каждый день мне дарит очищенье

От слабости, сомнения и смуты,

Где, уезжая, я прошу прощенья,

И все грехи прощаются как будто.

Маме

Снова холодно. Ветер над крышей стонет.

Не грусти. Будет лето. И снег растает.

Я приеду надолго. Мама моя святая,

Ангелы прячут щеки в твои ладони.

Не грусти. Мне от этого тоже печаль и мука.

Будет лето. И я надену очки и сланцы.

Ничего плохого зимою не может статься.

Твои ангелы всюду водят меня за руку.

Я приеду надолго. Писать бесконечный опус,

Есть клубнику, бродить по школе, не спать ночами.

Отмывать себя от усталости и печали.

Я приеду надолго. У ангелов будет отпуск.

* * *

Все, что нужно, не взять. Приехала налегке.

Поняла, не оставишь — главного не поймешь.

Три моих языка нервно топчутся в тупике

Перед стенкой порой убийственного «и че ж?»

Мне смеется здесь так, как не помню, когда и где.

Мне тепло и спокойно. Моя голова свежа.

Я пытаюсь набраться мужества и надежд,

Перед тем как придется заново уезжать.

Я пронизана счастьем от макушки и до корней,

И корабль сомнений и страхов идет ко дну.

Это все, что мне нужно. Просто вдохнуть сильней,

Потому что потом не знаю, когда вдохну.

Кате

Там, где должно быть дерево, сгнил росток.

Там, где река, — ручей обмелел и высох.

Почему иногда мне кажется, будто нам лет по сто,

Будто нам больнее и хуже живых всех.

Будто нам ничто не подвластно и нас несет

Сквозь пространство и время, маленьких и бессильных.

Будто мы не мы, мир не мир, а вот это все —

Декорации злых и страшных, дурацких фильмов.

Нам ведь правда не надо ни злата, ни серебра.

Теплый бы угол поспать и еда на вынос.

В том, что мы с ней были созданы из ребра,

Мало нашей вины. Помилуй и сохрани нас.

* * *

Не говори мне больше, что я сильна,

Я больна, я одна, я натянута, как струна.

Еще слово и мелкой дрожи не скрыть руками.

Раньше было сердце — испуганный воробей,

Не убей ненароком. Сегодня же как ни бей —

Только искры летят от камня.

Не осуждай меня. Больше так не могу,

Я не лгу, я во сне вижу Дон, а на берегу

Ты несешь мне горсть земляники в своей панаме.

Ты смеешься моим проблемам, глаза хитры.

Мне не скрыть своего обожания, как не скрыть

Электричества между нами.

Не оставляй меня. Мне не найти приют

В корабле этой жизни, в пасти его кают,

Где гниют недолюди, вжавшись плечом в плечо.

В день, когда я вот так раздавлена и слаба,

И груба от бессилья, и дело мое — труба,

Приходи помолчать. Не спрашивай ни о чем.

* * *

Тихо летает пичужка

В дымке фонарных огней.

Стылая наша однушка,

Сколько намолено в ней.

Сходится быт безнадёжный

Здесь, за верстой столбовой

Жизни твоей бездорожной,

Жизни моей кочевой.

В мире дешёвых иллюзий,

В мире грошовых идей

Силятся взрослые люди

Так походить на людей.

Нам же досталась в награду

Вместе с прости и прощай

Детская наша бравада,

Взрослая наша печаль.

* * *

Мечтали на незримой высоте

Такие к жизни подобрать слова,

Чтобы летать легко и вольно петь,

И времени без меры подпевать.

Но чудится ногам земная твердь,

Где нужно от зари и до зари

Тревожно жить и быстро умереть,

И мало спать, и бедно говорить.

На деле из подводной темноты,

Как рыбы — серебристые бока —

В безмолвии мы открываем рты,

Не ведая другого языка.