Posted 31 октября 2011,, 20:00

Published 31 октября 2011,, 20:00

Modified 8 марта, 06:13

Updated 8 марта, 06:13

Профессор Московской консерватории Марк Пекарский

Профессор Московской консерватории Марк Пекарский

31 октября 2011, 20:00
В Москве открывается XII Международный телевизионный конкурс юных музыкантов «Щелкунчик». Один из членов жюри, профессор Московской консерватории Марк ПЕКАРСКИЙ, рассказал корреспонденту «НИ» о подготовке юных музыкантов и в целом о месте современной музыки в нашей жизни.

– Марк Ильич, вы на протяжении многих лет входите в состав жюри «Щелкунчика». Ощущаете разницу поколений?

– Дети – всегда дети, и они всегда разные. Поколение, безусловно, изменилось. Это поколение, которое все время у компьютеров сидит, и теперь мы у них учимся. Но они так же либо любят, либо не любят музыку. Так же либо любят заниматься, либо ленятся. В этом смысле дети не меняются. Был период, когда дети потеряли всякое любопытство, – это было время застолья и застоя, потому что надо было говорить и думать так, как все, надо было говорить то, что требуется, а не то, что думаешь. Потом было время, когда можно было говорить и думать все, что хочешь. А сейчас настало время, когда можно вообще ничего не говорить. Я не детский педагог и своих учеников я не выставляю на конкурс. Поэтому об участниках могу говорить более объективно, не противопоставляя своим ученикам. Ну, да они стали более техничны, в том смысле, что жизнь вокруг нас стала более технична.

– На прошлом конкурсе вы заметили, что растет технический уровень подготовки юных музыкантов. А успевает ли до такой же высоты подняться эмоциональное содержание?

– Человек устроен одинаково во все времена. Меняется окружающий мир: увеличивается скорость, точно так же, как и в музыке. Но хорошо ли это? Вот Мацуев играет быстро, ну и что…И я могу играть очень быстро, но не в этом, надеюсь, ценность моей игры.

– Как складывается репертуар участников конкурса, исполняют ли современных композиторов или к современной музыке нужно прийти через классику?

– Человечек от рождения должен пройти весь путь развития музыки. А что это такое? Сперва он берет погремушку – это первый инструмент. Из чего можно заключить, что первый инструмент в мире – это ударные. Он освоил погремушку, дальше он начинает плакать, интонировать, сперва два звука, потом чуть больше, потом он знакомится с ритмом, он начинает ходить, две ноги – две четверти. Но дети редко находятся на том уровне, когда любопытство заставляет их интересоваться современной музыкой, сначала ребенка интересует мелодия. Так что к тринадцати годам – возраст участия в конкурсе – мальчики и девочки еще редко понимают, что такое современная музыка. Они до нее еще не доросли.

– Марк Ильич, вы как педагог, что, прежде всего, воспитываете в своих учениках?

– Любопытство. Еще очень важно, что господь «насыпал» при рождении. Если ничего не «насыпал», то любопытства и не будет. Ну, он мог таланта не дать. Хотя я верю, что каждый человек талантлив. Только таланты разные существуют. У меня были ученики, которые к музыке не имеют отношения, но господь дал им талант человеческий. А добрый человек – это тоже талант. Так что если есть талант и есть любопытство, я могу с этим человеком свернуть горы.

– Какая самая главная особенность у ударных инструментов?

– Это самые природные инструменты. Удар – самое природное действие. Философия барабана – это философия нашей жизни. Что, как ни ударные, может лучше всего выразить эстетику XX и XXI веков.

– Вашему ансамблю в декабре исполняется 35 лет. С каждым выступлением кажется, что рамки концерта для вас становятся все теснее…

– А они для всех тесны становятся. Все мыслящие музыканты когда-нибудь задумываются, что такое концерт. Это какое-то странное мероприятие. Ведь раньше музыка звучала в замке, под нее кушали, танцевали… В церкви люди ближе к богу благодаря музыке. Музыка там существует не отдельно, не только для слушания, а для души, чтобы она раскрылась навстречу свету, который исходит от создателя. А концерт–это в каком-то смысле извращение: люди садятся и начинают наслаждаться. Это как изысканная французская еда, которая перестает быть источником жизни, а становится только источником наслаждения. Плохо это или хорошо – еще вопрос. Плохо ли, что человек углубляется в какие-то чувственные вещи вместо того, чтобы заглянуть в суть явлений. Еда дана господом для того, чтобы мы жили. Музыка дана для того, чтобы мы общались с господом, но мы делаем из этого удовольствие. И в отличие от многих пуритан в музыке и в искусстве я не считаю, что это плохо. Но, конечно, и мне хочется выйти за рамки концерта. Иногда мы участвуем в открытии конкурсов, фестивалей, и это уже другой контекст. Когда кругом происходят какие-то события, то есть какая-то ритуальность. Я люблю ритуальность в музыке. В свое время я искал грань между драматическим искусством и музыкой, между балетом и музыкой, но бросил эти попытки, потому что паритетных взаимоотношений найти мне ни разу не удалось. Обязательно одно искусство у другого было в подчинении. Мы пробовали сотрудничать с Валерием Фокиным, но в очередной раз я убедился, что музыка там служанка театра.

– В связи с аналогией с французской кухней вспомнилось исполнение на одном из ваших концертов произведения Александра Раскатова «Гриль-музыка» для ударных. Во время него вы на глазах у зрителя в зале консерватории съедаете курицу, а оставшимися косточками от нее начинаете играть на барабанах…

– Да, это – театр. Музыканты и композиторы сами изобрели этот синтез – инструментальный театр, где театр исходит из самой сути музыки, где инструменты или исполнители на них являются персонажами. Что такое театр – это взаимоотношение чайника со стаканом. В этом жанре удается достичь паритетов. В жанре инструментального театра удается достичь синтеза между действием и звуками. Звуки становятся тоже театром, и одно время я называл свой ансамбль «Театр звуков».

– Вас называют создателем жанра «перкуссион перформанс»…

– Ничего я, собственно, не открыл. Я просто понял, что игра на ударных – это тоже театр. Взаимоотношение дирижера и оркестра или музыканта с инструментом – это тоже театр.

– В искусстве для вас важна провокация?

– Это вторая основа моего существования в искусстве, если можно так высоко сказать. Я все время провоцирую публику. Я люблю игру, это самое главное, ради чего мы живем. Как сказал Юрий Лотман: «Игра – это деятельность, у которой нет никакого продуктивного результата», игра ради игры, игра в бисер. Вот, у Ивана Соколова даже есть произведение «Что наша Игра? – Жизнь».

"