Дон Жуан устал

Этот «Дон Жуан» – не первая в мировой практике версия, где пересматривается традиционный расклад: мучитель и жертва меняются местами или, по крайней мере, ситуация сильно запутывается. Черняков вообще не любит черно-белых решений, в том числе там, где это вроде бы подразумевается. Действие происходит в наши дни. А есть или нет в этом спектакле фижмы с камзолами – несущественно. Просто старинное платье отвлекло бы от главного, создавая внешнюю красивость и отстраняя зрительскую реакцию до степени «это не про нас».

По обиходным представлениям, Дон Жуан должен быть молодцом «кровь с молоком», чей организм перманентно требует женской ласки. Однако в спектакле Чернякова появляется помятый немолодой плейбой, чьи нервы измотаны, а стресс снимается горячительными напитками. У Димитриса Телякоса (Дон Жуан), с его баритоном среднего качества и при отсутствии харизмы, герой похож на уволенного офис-менеджера, повышающего самоуважение через женщин. Соблазняет этот «мачо» то ли по инерции, то ли от скуки, а скорее всего, чтобы скрасить себе и окружающим тусклую повседневность. Та же рутина гонит дам в его объятия, вплоть до эротической зависимости, неотвязной, как наркотик. Окружение Дон Жуана, по воле режиссера, одна семья. Это обостряет драматизм: никто не мучает друг друга с таким изощренным упорством, как родственники. Единственная декорация – зал в богатом доме Командора (отличная певческая работа Анатолия Кочерги). Тут развернется многоходовая интрига, в которой женщины Дон Жуана будут мучительно решать, любят ли они его или ненавидят; наглый приживал Лепорелло (Гвидо Локонсоло) предаст приятеля, а скромное обаяние героя войдет в клинч с психикой прочих персонажей (наш плейбой, по Чернякову – лакмусовая бумажка их внутренних проблем). И здесь Дон Жуан, измученный жестоким розыгрышем с мнимо ожившим Командором (нанятый семьей актер), в финале свалится на пол с сердечным приступом, а члены клана, внутренне освободившись от желанного мучителя, пройдут мимо его корчей и удалятся.

Зрители, знакомые с европейским кино ХХ века, порадуются узнаваемым моментам. Одно бежевое пальто героя (а-ля Марлон Брандо в фильме «Последнее танго в Париже») многого стоит. Но важна не игра цитатами. Черняков убрал прямую назидательность, усилив косвенную, что воздействует сильнее. Рискуя получить нападки музыковедов, он разделил непрерывное действие на эпизоды, используя черный занавес, на котором написано «прошло пять дней» или «через две недели». История растягивается на месяцы, чтобы усилить несовпадение явления и сущности. Обиженные Дон Жуаном разглагольствуют о добродетелях и справедливости, но от картины к картине нарастает лицемерие, густеет клубок комплексов, у которых все герои – в рабстве, растет пропасть между тем, что люди говорят, и тем, что они на самом деле хотят и чувствуют. В этой сумятице «опасных связей» лучше других спели Черстин Авемо (Церлина) и Колин Бальцер (Оттавио). Сьюзан Гриттон (Донна Анна) и Вероника Джиоева (Донна Эльвира) хоть и не выдали непрерывного вокального «журчания» по-моцартовски, но удивили возможностями своих неоднозначных голосов.

В остро психологическом спектакле важна каждая мелочь. За блестящей работой Чернякова с оперными актерами хочется следить, как за детективной интригой: о том, как исполнители обыгрывают бутафорию или пластику собственных тел, можно написать отдельный текст. Эта ювелирность особенно хорошо чувствуется в записи спектакля в Экс-ан-Провансе, сделанной на крупных планах (ее можно было смотреть по французскому ТВ и в Интернете). В зале Большого, где лишь у публики первых рядов есть возможность разглядывать мимику и детали, эффект слегка потускнел. Зато прибавились музыкальные эффекты и в хорошем, и в плохом смысле. Аутентичный оркестр, которому закупили жильные струны для барочных скрипок, хаммерклавир, специальные литавры и деревянные флейты, красиво, с «прозрачным» моцартовским звуком, сыграл увертюру. А затем – волей Курентзиса – взялся за дело, бурно меняя темпы, выстреливая бушующие эмоции. Увы, музыканты периодически расходились с певцами, отчего страдали оперные ансамбли. И неясно, чья это вина. Исполнителей, которые часто не смотрели на дирижера? Самого Курентзиса? Режиссера, расставлявшего героев боком к оркестровой яме? Технических служб театра, не поместивших в нужных местах мониторы с трансляцией оркестра? А может, просто не хватило репетиций.