Дирижер Теодор Курентзис:

– Теодор, вы родились в Греции, но учились и достигали высот в России и часто называете себя русским дирижером. Почему?

– Я принадлежу к числу людей, которые с гордостью могут сказать, что посвятили свои жизни великому русскому искусству. Можно сказать, что лучшие мои годы, лучший период жизни неразрывно связан с Россией. Я вырос здесь. Не поверите, после нашего выступления, скажем, в «Опера Бастий» в Париже – в одном из лучших оперных театров мира – я сижу со своими русскими ребятами и рассказываю им, как скучаю по России... Греция и Россия в чем-то похожи, на самом деле.

– У наших стран много общего: единые византийские корни, православие...

– Да, это так. Я вообще делю Европу на западную и восточную. Европа в ее классическом понимании (Англия, Франция, Германия) – это западная Европа. Это наследники, носители идей Аристотеля. Сам феномен Запада – это философия, наука, дисциплины. Тогда как Восток – мечты, метафизика, какая-то анархия творчества, дух и духовность – это Платон. По сути, мы – потомки Платона. И Россия, и Греция, и все Балканы исповедуют идеи Платона, поэтому нам бывает так трудно найти общий язык с представителями школы Аристотеля – теми же англичанами или французами... У нас принципиально разная система смыслов. Противопоставлены мы и в искусстве. Я бы сказал, что мы выше.

– Получается, что все попытки русских эмигрантов адаптироваться к западному мировосприятию обречены на неудачу в силу разной психологии? К сожалению, сейчас, многие уехавшие, любят поливать грязью все, что оставили позади.

– Я не уважаю русских людей, пытающихся стать рабами западной культуры – и в России, и за ее пределами. Увы, как вы сказали, такие случаи не редки. Люди превращаются в каких-то совершенно безобразных существ, которые теряют все свои лучшие качества, а в силу разницы самих подходов не способны позаимствовать положительные черты западного менталитета. Получается ни рыба, ни мясо: человек, в полной мере обладающий лишь недостатками, негативными качествами западного и восточного характеров.

– Общаетесь ли вы с русскими солистами на Западе?

– Да, иногда. Мне не нравится, когда люди всеми силами закрывают дороги идущим следом, ругают Россию и все русское, чтобы только показать: мол, мы выше, смотрите, вот, какие мы! Это противно. Доходит до смешного: человек еще не научился толком без русского акцента говорить на языке той страны, куда приехал, но усиленно пытается имитировать акцент этой страны, когда говорит по-русски.

– Международный день музыки останется почти незамеченным на телевидении, разве что на «Культуре» покажут концерт «Верди-гала» с участием звезд международного масштаба. Вы же тоже играли Верди. Как вы считаете, имеет ли музыка национальные границы, или же это универсальный язык, понятный любому?

– Музыка не имеет национальных границ хотя бы потому, что у музыки нет родины. Возьмите, к примеру, того же Верди... Или даже лучше Моцарта. Кто он? Австриец, немец, русский? Он – Моцарт, и этого довольно. А Чайковский? Русский слушатель может понять и почувствовать Моцарта лучше, чем австриец, а австриец может глубже, чем русский, понимать Чайковского. У композиторов не существует национальности. То есть композитор может представлять великую страну и великое искусство той или иной страны. Но величие страны складывается, в том числе и из его достижений.

– Как вы полагаете, есть ли будущее у оперы, у классической музыки?

– На самом деле я очень оптимистично смотрю в будущее оперы. Опера ведь – искусство ритуальное, старинное, оно не может просто взять и исчезнуть или выйти из моды. Я скорее сомневаюсь в будущем театра – посмотрите на театр после Гротовского (Ежи Гротовский – польский режиссер, теоретик, основатель собственной театральной системы. – «НИ»). Люди в театре все больше поют, а не играют, поэтому мне кажется, что уж за будущее оперы точно не стоит волноваться.

Справка «НИ»