Раскраснелось всё

Паттон и его команда как раз родом из 80-х. Грохот их популярности, подтвержденный «Грэмми», по времени точь-в-точь слился с падением в нашей стране железного занавеса. И отголосками этого чарующего звукового совпадения (в обоих случаях разрушительного, но в творческом плане необыкновенно позитивного) в Москве успели насладиться еще до распада Faith No More («Лужники», 1997). Но даже в сегодняшней столице, куда регулярно заезжают звезды самого разного калибра, наблюдается недостаток по-настоящему творческого подхода к музыке. Мощный гастрольный поток хэви-металлических команд и прочих представителей тяжелого рока в большинстве своем не более чем парад форматов. Как правило, группа нащупывает свой удачный ритм и воспроизводит его из композиции в композицию. Парочка соло, традиционно широкие пробежки вдоль сцены волосатого гитариста и пульсации, пульсации, пульсации...

У Паттона все не так. Для него музыкальная палитра гораздо шире. Конечно, он помнит о всяких традиционных гитарных «примочках», позволяющих воспроизводить нарочито грязный, жесткий звук, но при этом не замыкается на своей нише хард-рок-альтернативщика. Паттон – музыкант из «умного» хит-парада, куда входят, скажем, Джон Зорн, Киммо Похъонен и разные прочие современные авангардисты. Он помнит о существовании такой вещи, как перформанс, он знает, что есть такая штука, как классика и ее электронные обработки... Может отыскать какую-нибудь культовую, но нестандартную вещицу для России, скажем, севидовское «Время, вперед» (советскую заставку к программе «Время») и обучить своих парней сыграть ее на faith-no-mor’овский манер. Он умеет добиваться того, чтобы люди, которые не попали в клуб, больше напоминавший консервную банку изнутри с подкопченной сигаретным дымом человечиной, хватали доносящиеся до улицы звуки первых аккордов и с открытым ртом выбегали к стоящим чуть вдалеке товарищам по несчастью: «Мужики, боже мой, вы слышали, КАКОЙ там звук?!» Проявил Паттон эстетство и в части оформления шоу. Оно у него, как и музыка, подчиняется закону «Все гениальное просто» – красный комбинезон на фоне подсвеченного красным занавеса.

Любовь оказалась взаимной – музыкант уже на второй композиции прыгнул в кишащий народом и пивом зал и еле выбрался оттуда назад на рабочее место. Затем заметил в этой толпе 4-летнего ребенка и, периодически общаясь с ним, еще больше проникся к местным меломанам (а в зале были к тому же и беременные; после концерта на полу оставались такие предметы, как стекла от очков, а половина публики пришла домой с синяками). А в конце маэстро так раздухарился, что обвязал себя микрофонным шнуром и повалил в порыве страсти один из мониторов (колонок, стоящих на сцене и обращенных к музыкантам).

Впрочем, обожествлять группу Faith No More, пожалуй, не стоит. Тем более что уменьшение гитарных лязгов позволило бы раскрыться их лидеру полнее, да и атмосфера, столь тесно сблизившая фанатов друг с другом, не способствовала полному проникновению в оригинальное смешение жанров. К концу Майк Паттон уже явно подустал от бесконечных телодвижений на сцене, сгибаний пополам, от воспроизводства звуков, некоторые из которых, может, и генерируются синтезатором, но не являются синтетическими по своей сути – эти звуки надо выжать из себя, родить их, прожить с ними и пережить их. И никаких вам стандартов, никакого потока, никакого чёса, хотя гастрольный график такой же плотный, как и у всех, – то Швеция с Норвегией встык, то Латвия с Данией, то Москва с Питером. Но Faith No More продемонстрировали в России античёс. И эта паттоновская усталость дорогого стоит.