Не надо джаза

Кинокартина «Шербурские зонтики» Жака Деми – типичный пример того, как красивая музыка «приподнимает» красивый фильм. Своими балладами Легран сделал примерно то же с «Зонтиками», что сотворил вальс Евгения Доги с «Моим ласковым и нежным зверем». Музыка к этим киношедеврам уже давно живет своей собственной судьбой, возможно, даже более успешной, чем судьба кинокартин. Однако в отличие от Доги, француз Легран не только композитор-классик, но и концертирующий джазовый пианист и руководитель собственного бэнда: контрабас, барабаны, саксофон, труба или флейта. Это небольшое хозяйство позволяет Леграну называть себя артистом и дирижером.

Тот факт, что французский музыкальный гуру заслуживал больших почестей, прекрасно понимала и столичная публика, и сам Легран. Сложность состояла в том, что зритель пришел на Леграна-композитора, а увидел Леграна-джазмена. Московская публика, избалованная Игорем Бутманом и привозимыми им американскими джазовыми легендами, местами откровенно скучала, посматривая, как Бенджамен Легран (сын композитора) с трудом борется с микрофоном. Музыканты-инструменталисты, как по армейской команде «равняйсь», глядели на маэстро, тот показывал пальцем на ударника – значит, звучало его соло. Ударник заигрывался и не реагировал ни на что, включая обиженно вопросительные взгляды флейтиста, которому тоже хотелось посолировать. Тогда Леграну-старшему приходилось командовать барабанщиком «по громкой связи» – прямо в микрофон, чтобы флейтисту тоже дали возможность пофорсить перед публикой. Для джазового концерта, наверное, это нормально, но Мишель Легран время от времени таким образом командовал и звукорежиссерами, и тогда концерт больше походил на саундчек – предварительную настройку звука, которую обычно все делают накануне днем. Почему она не была сделана или была сделана плохо, остается только гадать. Озадачил Легран и своим общением со зрителями. Ни единого слова по-русски или даже по-английски (за исключением названий некоторых англоязычных композиций) он не произнес, при этом длинные французские спичи без перевода растягивались на минуту-полторы после каждого сета. «Интересно, мы ему не мешаем своим присутствием? С кем этот милый дед вообще там разговаривает?» – шутили в партере.