Posted 31 марта 2013,, 20:00

Published 31 марта 2013,, 20:00

Modified 8 марта, 05:16

Updated 8 марта, 05:16

Уголок персонального ада

Уголок персонального ада

31 марта 2013, 20:00
Два новых балета появились в афише Большого театра. Это «Квартира» всемирно известного шведского хореографа Матса Эка и «Весна священная» в постановке Татьяны Багановой.

Когда в 1913 году Вацлав Нижинский поставил в Париже балет на музыку Стравинского «Весна священная», он понимал, что получилось нечто революционное. Но, наверно, не думал, что настолько, хотя премьера вызвала грандиозный скандал, а балет ХХ века заразился ощущением пластической свободы, начатым «Весной». Это понимают в Большом театре, где к столетию со дня легендарной постановки затеяли международный балетный фестиваль «Век «Весны священной» – век модернизма». Большой, в частности, предложил свою «Весну», ее в сжатые сроки поставила Татьяна Баганова – известный российский автор современного танца. Тем самым Татьяна выручила осиротевший ГАБТ, который остался без «Весны» после отказа британского хореографа Уэйна МакГрегора (балет изначально был заказан ему, но после нападения на художественного руководителя балетной труппы Большого театра Сергея Филина британец отложил постановку на неопределенный срок). В тот же вечер прошла российская премьера балета «Квартира» – первое «живое» знакомство нашей публики с творчеством Матса Эка.

В век Интернета достаточно нажатия компьютерной кнопки, чтобы узнать: и Баганова, и Эк – не адепты классического танца, а значит, очередного «Лебединого озера» точно не будет. Видимо, информированность, заранее отсеявшая часть консервативных зрителей, спасла премьеру от повторения скандала 1913 года. Никто не возмущался ни постмодернистским стебом новой «Весны», ни «антигуманными», если их осмыслить буквально, эпизодами «Квартиры». Народ понял, что стерильно белое биде, которое танцовщица из балета Эка нахлобучивает на голову, или черная кукла, играющая обугленного в кухонной духовке младенца, не означают, что хореограф призывает упиваться нечистотами и жарить маленьких детей. И вообще, биде здесь не совсем биде, словно легендарный писсуар, ввергнутый в 1917 году художником Марселем Дюшаном в недра музея (как экспонат). Поменяв контекст, предмет перестал быть писсуаром и стал «Фонтаном».

Театр, правда, хотел иметь другой спектакль Эка – «Дом Бернарды Альбы», но хореограф заупрямился: он предлагал Москве только «Квартиру», и оказалось, не зря. Это не только прекрасная возможность для труппы поучиться жесткому и «прозаическому» (если сравнивать с классикой) стилю Эка. Это замечательный образчик того современного искусства, которое не желает хоронить «устаревший» театр эмоций, заменяя его чисто концептуальными проектами. Балету 13 лет, первый его показ прошел в Парижской опере. Задуманный автором в бистро около Театра де ла Вилль и исполняемый под живую музыку шведской группы Fleshquartet, спектакль погружает зрителей в атмосферу фатальной некоммуникабельности, одиночества в толпе и одновременно присущей человеку жажды общения. Трагикомический парадокс рассмотрен на примере отдельно взятой квартиры. Эк, мудрый философ и вдумчивый наблюдатель, никого не осуждает и ни к чему не призывает. Он просто показывает, какова повседневная жизнь, с ее маленьким счастьем, иногда вырастающим в человеке во вселенскую радость, и житейскими конфликтами, страшными, как личный ад, и оглушительными, как выстрел. Биде провоцирует женское соло, в котором растерянность рифмуется с самоуверенностью. Работающие пылесосы в руках женщин рождают коллективную бодрую аэробику. Кухонная плита становится катализатором рутинной семейной ссоры с фатальным исходом (экспрессивный дуэт Марии Александровой и Александра Смольянинова). Кресло перед телевизором не может не вызвать внутреннего монолога (меланхоличный Семен Чудин), в котором герой выплескивает драму одиночества. А дверь, которая то ли соединяет, то ли разделяет любовников, заставляет перфекционистку Диану Вишневу (специально приехавшую в Большой театр ради балета Эка) и порывистого Дениса Савина пластически исповедоваться друг другу и зрителям.

Вторая часть вечера оказалась совсем не балетной, хотя и наполненной движением. Дизайнер Александр Шишкин и Баганова (по результатам визуального ряда – лишь помощница оформителя) соорудили рассудочное зрелище, в котором крайним оказался композитор: собственные идеи соавторам гораздо важнее музыки. Причем идеи эти разные: в то время как постановщица увлечена феминистскими декларациями типа «эти мужики привыкли действовать грубой силой», Шишкин иронически перебирает объекты. Придуманная тема нехватки воды и жажды, от которой тела корчатся в безмолвном крике, опущена в недра кинетической инсталляции. Тут есть мелкая цементная пыль, в ней плещутся в корыте; спускающийся с неба стол, покрытый пластиковыми банками: отвалы красной земли, которую герои, одетые во все серое, в остервенении копают лопатами, как будто пронзающими их тела насквозь. Есть чья-то громадная, пестро раскрашенная бумажная физиономия (ее от злости рвут в клочья), тоже слетающая с небес. (В кулуарах театра думают, что это лицо Стравинского, только непохожее). Над всем царствует гигантский кран, из него торчит зеленая оболочка из парашютного материала, имитирующая циклопическую каплю. Водопроводному устройству, кажется, конфузливо молятся. В финале опять-таки с неба спускается дождевальная установка, и вот она – манна небесная, то есть вода!

Соавторы вполне буквалистского по картинке проекта настаивают, чтобы каждый зритель толковал зрелище по-своему. Тогда так. В водопроводной трубе произошла протечка, слесари перекрыли кран, но нерадивые ремонтники не спешат починить, люди негодуют, грозятся написать жалобу, а то и линчевать начальника сантехников, привыкая при этом обходиться без жидкости в кране, но тут воду, наконец, дают по приказу сверху. Не балет, а актуальный лозунг про конфликт жильцов с управляющей компанией.

"