Прожекты проектов

С некоторых пор выставки называются проектами. Поэтому не удивляйтесь, если вдруг услышите про показ картин Дейнеки или Пикассо, что это «музейный проект». Именно проект. Музей строит с их помощью храм культуры. Или просто рассчитывает получить прибыль с увеличенной цены за входные билеты. Второе, как понимаете, чуть дальше от духовного строительства и чуть ближе к бизнес-плану.

В любом случае слово «проект» очень подходит нынешней ситуации. Оно, с одной стороны, означает попытку возвести что-то оригинальное с помощью большого количества людей и средств (как художников, так и кураторов, спонсоров и чиновников). И это относится не только к выставке, но и ко всему, что вокруг нее – к альбомам и сувенирам, к лекциям, концертам, даже фуршетам с банкетами. С другой стороны, проектирование позволяет многое оставить в набросках. И тогда проект плавно переходит в прожект – в планы на будущее. Как правило, прожекты связаны с капитальным ремонтом.

Типичным прожектерством нынче занят Пушкинский музей. Он ждет, когда сэр Норман Фостер возведет для него тысячи квадратных метров стекла и мрамора под землей и в небесах, где можно будет красиво повесить картины из запасников. Пока же развешивание вещей происходит на тесной колоннаде и в Белом зале (впрочем, для дорогого Пикассо освободили почти весь этаж). Последний раз парадоксальные и неодномерные выставки в ГМИИ делались семь лет назад («Диалоги в пространстве культуры»). Дальше перешли к проверенным «именам и направлениям». Всем известно, сколько заработали на торгах Тернер с Пикассо – и как не отдать им дань в трехчасовой очереди!

Третьяковская галерея, напротив, очень озабочена арт-проектами. Вообще-то сама Третьяковка – это большой неоконченный проект. Особенно в части ХХ века и современности. Но если начать разбираться во всех планах и чертежах, рисующих судьбу этого музея, никакой колонки не хватит. Проще говорить о том, что есть, – о выставках.

Ощущение усиливающейся предварительности и эскизности всех затей ГТГ возрастает раз от разу. Дело не только в их количестве (порой на неделе бывает по два вернисажа), но в откровенной однотипности. Будто музею спустили разнарядку по квадратным метрам холста. Поэтому он покрывает стены и перегородки всевозможными подборками – будь это дорогой Дягилев с балетом, приехавший из Монако, или дешевые «Зеркала» из собственных закромов.

Самый последний пример – проект «Александр Дейнека» на Крымском Валу. Выставку советского титана ждали давно и трепетно. Время сейчас явно выдвигает его в фавориты: он и модернист, и патриот, и где нужно с «жесткой рукой», и, наконец, шоумен и душа-парень. Но Третьяковка вновь превращает показ в ретроспективу – вот вам живописец сталинской поры, в котором просвечивают лирические искры вечной русской души. Хотя в каталоге даны все чертежи захватывающей экспозиции: пишется о символике металла у Дейнеки, о его взглядах на летящее тело и пространство. Имеются даже пикантные подробности о моделях Людмиле Второвой и Либ Спейсер (глава «Советская спортсменка и американская буржуйка»). Но все это в прямом смысле осталось на бумаге. Зрителю недоступно.

Сама собой напрашивается аналогия с московской архитектурой. Добровольная безликость для масс. Точнее, попытка найти золотую (золотоносную) середину. Мол, мы выше политики, споров, дрязг. Мы занимаемся вечным и прекрасным. Нынче в музеях не принято сомневаться или подвергать что-то сомнению – мы не ищем, мы уже все нашли. Здесь не принято подавать личное мнение (последний раз это делал освистанный Ерофеев) и уж тем более разные мнения сталкивать. Выставка – круговая порука. Главная интонация – наставительный тон учительницы («все замолкли и посмотрели на доску»).

Не удивлюсь, если мне возразят: к черту теории и проекты, дайте спокойно посмотреть хорошие картины. Точно так же когда-то художники выступали против кураторов: прочь руки от наших произведений, они сами за себя все скажут! Но вовремя одумались. Ведь для показа произведений их надо, по крайней мере, нормально развесить. А выставка, где «чисто-конкретно висят картины», сравнима с тем, как если бы вместо спектакля на сцену МХТ вышел человек в сюртуке (Антон Павлович Чехов) и начал зачитывать текст «Вишневого сада». Сколько раз вы на такой спектакль сходите?

Правду сказать, у нас был небольшой всплеск музейной креативности в эпоху перестройки (начало 1990-х). В то время музейщики вместе со зрителями открывали для себя новые пласты культуры, например авангард или андеграундное искусство. Но эпоха открытий в прошлом. Что сегодня может расшевелить извилины служителей прекрасного? Многие делают ставку на пришлых кураторов. Так работают на Западе. Но наши музеи подпускать их боятся: неровен час спросят, а зачем штат на госдотациях нужен? Единственный выход – он указан постсоветской «бумажной архитектурой» – переместить интеллектуальную жизнь на периферию проекта: собирать к выставке «круглые столы», семинары, лекции философов, завести у себя молодежную мастерскую. Глядишь, какая-нибудь из новых идей в проект и просочится.

Автор – арт-обозреватель «НИ»