Режиссер Сергей Арцибашев:

– Сергей Николаевич, помимо серии премьер в Театре имени Маяковского на носу тематическая «гоголевская» неделя, а в минувшую субботу на телеканале «Культура» вышла телеверсия вашей постановки «Мертвые души». Почему же вы так привязаны к Николаю Васильевичу?

– Я всегда мечтал ставить русскую классику, но так сложилось, что у меня очень удачный и успешный роман именно с этим писателем. Он оказался для меня очень созвучным моему мироощущению, миропониманию и миросозерцанию. Многие годы у меня было правило: не обращаться дважды к одному автору. Я мечтал поставить по одному произведению каждого писателя, выбирая именно те, что были мне ближе по внутреннему состоянию. Начинал с Чехова – «Три сестры». Это была моя визитная карточка. Потом было Грибоедовское «Горе от ума» и Тургеневский «Месяц в деревне». А когда однажды я поставил «Ревизора», уважаемый мной театральный критик Наталья Крымова, посмотрев спектакль, сказала: «Вы даже не представляете сейчас, что будет значить «Ревизор» в вашей будущей жизни!» Я тогда не обратил внимания на эти пророческие слова. С Гоголем мы идем рука об руку вот уже 16 лет, большую часть моей театральной творческой жизни. Мы с ним «на дружеской ноге» все эти годы. Гоголь приносит мне удачи, уважение, почести, награды и Государственные премии.

– Какие ваши спектакли были отмечены государственными наградами?

– Первая Государственная премия была за классическую постановку спектакля «Ревизор». «Женитьба» – вторая Государственная премия. «Мертвые души» – премия Союзного государства.

– Не планируете для себя другие постановки по произведениям Гоголя?

– За последние годы я создал три спектакля по произведениям классика. Три спектакля по Гоголю в одном Театре имени Маяковского – это прилично. Этого вполне достаточно для того, чтобы отметить 200-летний юбилей писателя. Я думал, что уже остановился. В моих планах были другие авторы. Но Владимир Малягин принес инсценировку по повести «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», и мне, и ведущим артистам театра она очень понравилась. В результате, имея хорошую пьесу, я перестроил свои планы и, надеюсь, что с божьей помощью и с помощью Николая Васильевича сегодня, 1 апреля, в день рождения Гоголя, в Театре Маяковского мы покажем эту премьеру. Актеры даже шутят, что у нас Театр Маяковского имени Гоголя.

– Что скажете об актуальности гоголевского юмора сегодня?

– Я не очень разбираюсь и даже не стараюсь разбираться, это гоголевский юмор или не гоголевский юмор. Юмор уже заложен в самом тексте и в самой интонации. Я внимательно вчитываюсь между строк и пытаюсь понять. Очень уважительно отношусь к творчеству писателя, но все равно ставлю спектакль как современную пьесу. Пытаюсь показать, что все это сегодняшнее, несмотря на то, что актеры одеты в исторические костюмы. Мне всегда хотелось доказать, что классика уважаема не потому, что давно написана и пылится на полках, а потому, что там рассматриваются вечные проблемы, вечный разговор о сложной человеческой натуре, поднимаются вопросы бытия, а не только быта. Как режиссер, я пытаюсь понять персонажей. Я очень не хотел бы, чтобы это были карикатуры или типажи. Это нормальные люди, оказавшиеся в сложных обстоятельствах, пытающиеся выживать и создать свое личное счастье, преодолевая жизненные противоречия. А получается у них это или нет, это уже другой вопрос. И поскольку сам материал разный, то и спектакли получаются разные, и юмор тоже получается разный.

– Есть ли сейчас, на ваш взгляд, драматурги гоголевского масштаба?

– Нет, конечно! Если бы были, я бы с удовольствием поставил их. Но их нет, к сожалению. Такого уровня, такого диапазона размышлений, такого подробного взгляда на обстоятельства, выраженного таким литературным языком, конечно, нет! Наверное, у Булгакова есть много похожего, он ведь считал Гоголя одним из своих учителей в литературе, но он тоже не современный писатель, а уже классик. «Видимый миру смех и не видимые миру слезы» – об этом внешнем и внутреннем разрыве состояния человека сейчас практически никто не пишет. А ведь описание этой дисгармонии может стать объемным и понятным, понимающим и даже сострадающим, как было у того же Гоголя.

– В театрах чаще ставят уже готовые гоголевские пьесы. Сложно ли переносить такое произведение, как «Мертвые души», на сцену?

– Очень тяжело, скажу честно. Есть у Николая Васильевича уже готовые пьесы, где драматургия уже выстроена. А «Мертвые души» это все-таки роман. В спектакле мы попытались сделать поэму о Чичикове, как было задумано с самого начала самим автором. Через весь спектакль провести желаемую мысль, желаемую гоголевскую цель – попытаться вывести Чичикова в положительную сторону.

– Чичиков для вас является положительным героем?

– Конечно, нет. Для меня, как я думаю, и для самого автора, положительным моментом в Чичикове была его совесть. Когда спектакль только готовился, я хотел показать, как собственно и Гоголь, биографию Чичикова, как рос и складывался этот человек, на какие авантюры пускался, что был он самым обыкновенным авантюристом и мошенником, но с благородными целями. Потому что по Гоголю цели у Чичикова были человеческие – создать семью, иметь свое гнездышко, ездить на балы. Создать свое человеческое счастье. Нормальным путем сделать это было трудно, а порой просто невозможно, потому что не было у Чичикова первоначального капитала, который нужно было быстро нажить. Описывая своего героя, Николай Гоголь обращался к читателям: когда вы увидите на улице такого Чичикова, вместо того, чтобы показывать на него пальцем, остановитесь и подумайте, а нет ли в вас самих частички Чичикова? Я думаю, что если бы Павел Иванович Чичиков действительно был отъявленным негодяем, чертом или мистиком, как его называют, то сделал бы все легко. А у него не получается, раз за разом срываются его планы. Он мучительно пробирается через свою совесть и свои сомнения. В спектакле «Мертвые души» я хотел показать, что он понимает тяжесть своих деяний, и ему от этого очень тяжело. Несмотря на то, что в первом акте он вроде и не преступает закон. То есть его действия не уголовно наказуемы, просто закон прописан так коряво, что можно было найти лазейку. А вот уже во втором акте, когда его соблазняют миллионами, мечта, которая так греет и, кажется, уже так близко, наводит Чичикова на мысли рискнуть, а потом уйти и больше никогда подобными вещами не заниматься! Но сорвалось. Мне кажется, что Гоголь хотел через метания своего героя представить нам путь к раскаянию и возрождению.

– Насколько то, что описывает Гоголь в поэме, актуально сегодня?

– Я уверен в необычайной актуальности Гоголя. Если бы не было этого соответствия, не было бы и такого резонанса. Я чувствую все по залу, на спектакль приходит публика самых разных возрастов, разных внутренних состояний. И когда зал замирает на спектакле по всем известному со школьных лет произведению «Мертвые души», это впечатляет. Замирают даже школьники, пришедшие классом на дешевые места на балконы. Там почти ничего не видно и ничего не слышно, но они притихают и вслушиваются, всматриваются и вглядываются. Я тогда понимаю, что мы попали в точку. В болевую точку. Гоголевский посыл «а посмотрите, нет ли в вас Чичикова», этого бедного страдающего, мучающегося, мечущегося человека, близок всем. Он ведь ходит по тонкому лезвию ножа, где шаг – и ты либо выиграл, либо проиграл, где, с одной стороны, добро, а с другой – уже зло. Где эта граница, как ее не перешагнуть? Эти вопросы хоть раз в жизни задавал себе каждый.

– Этакая «русская рулетка».

– Да, похоже. Каждый хоть раз думал: может быть, рискнуть, мечта осуществится, и тогда можно жить спокойно. Но не у всех, кто решил рискнуть, получалось выиграть.