Фазиль Искандер

– В Европе вы теперь частый гость. А часто ли вам приходится бывать на вашей родине, в Абхазии?

– Давно там не бывал. Мне просто больно видеть полуразрушенную послевоенную Абхазию. Жить там теперь довольно трудно. Не знаю, как сейчас, но до последнего времени вывоз фруктов, которыми живет большая часть населения, был затруднен, и тысячи тонн их просто гнили. Много безобразий на границе: взятки, огромные очереди. Впрочем, недавно виделся со своим родственником, который живет в Абхазии высоко в горах. Он говорит: «Никогда в жизни я не жил так хорошо, как сейчас». Он крестьянин, пашет землю, разводит скот – никто ему не мешает. Все-таки любому народу нужно одно: чтобы его оставили в покое. Видимо, такие, как он, живут хорошо. В городах же и прибрежной зоне все гораздо труднее.

– На родине по-прежнему популярны ваши произведения?

– По-разному: кто-то меня любит за мой «Чегем», кто-то ненавидит за сатирическую направленность произведений. Переводят редко. А пишу я только по-русски. К сожалению, ржавеет мой абхазский язык, но он очень скоро восстанавливается, стоит только две недели пожить в абхазской глубинке, как я вновь начинаю говорить без малейшего акцента.

– Сегодня вы живете в Москве. Следите за новинками современной российской литературы?

– Как-то начал читать Сорокина, но вскоре кинул – не одолел. Я совсем не понимаю этих фокусов. А из Пелевина полностью прочел только одну вещь «Чапаев и пустота». Она показалась мне странной и печальной, хотя видно, что автор не без таланта. Если все держится на единственном желании всех превзойти, когда нет социальной и поэтической почвы, это всегда оборачивается занудством. Чапаев – наполовину неграмотный вояка, преподносится как самородок гражданской войны – носитель высокой восточной философии? Это не смешно! Еле дочитал.

– Возможно, новая литература просто ищет новые ценности?

– Читая такие книги, я не приобретаю, как всегда бывает при чтении, а, напротив, утрачиваю, чуть ли не лишаюсь своей индивидуальности. Мне эта литература не интересна, поскольку она ориентирована на ценности, которые ценностями на самом деле не являются. Наши классики в своем творчестве достигали высокой правдивости, благодаря ей они и были оригинальны. Нынешние же писатели пытаются оригинальность выдавать за правдивость. Читая книжки молодых писателей, я вижу в них только огромное стремление быть ни на кого не похожими и через это закрепиться в литературе. Некогда Лев Толстой сказал: «В литературе можно выдумать все, кроме психологии человека». Мне кажется, у этих писателей психология человека выдуманная.

– Как вы воспринимаете инициативу тех, кто предлагает сжечь книги Сорокина, Пелевина и других писателей?

– Чепуха. Вряд ли такое движение имело бы поддержку, обладай наше общество большой духовной силой. Люди, сражающиеся с такими писателями, на самом деле делают им рекламу. Когда мне сказали, во сколько раз возросли тиражи Сорокина после первых костров его книг, я ему искренне позавидовал.

– А как вы относитесь к нашествию ненормативной лексики на современную русскую поэзию и прозу?

– Очень отрицательно. Хотя есть писатели – Юз Алешковский или Гарик Губерман, – которые в этом смысле очень чутки и за этим у них не чувствуется фальши и желания блеснуть. Но все это частности. Проблемы сегодняшней литературы – специальная и большая тема, к разговору о которой я не готов. Если коротко, то, к сожалению, в последнее время наша литература сильно ослабела. Причин много. Главная – это новое время, которое будоражит всех, в том числе и писателей. Для творчества необходим внутренний пафос защиты духовных ценностей. В советское время условия для существования такого пафоса создавала сама тоталитарная система уже одним фактом своего существования. Творец же работал на ее разрушение, и в этом была вершина его деятельности. Во всяком случае, я это так понимал. Многие произведения было трудно напечатать, многие лежали в столе, но хоть эзоповым языком что-то можно было сказать, напечатать и быть услышанным. Российский читатель в отличие от европейского в то время был очень утонченным, понимал намеки и недоговорки и воспринимал их как само собой разумеющееся.

– Но ведь в советские времена у литераторов не было той свободы, что есть теперь...

– Сейчас писатели в растерянности. Помните, чем литература отметила появление свободы? Тиражи толстых журналов возросли до миллионов. Печатали то, что раньше запрещалось, и свое, и зарубежное. Когда этот запас исчерпал себя, оказалось, что печатать больше нечего. Не так давно я вошел в состав жюри премии журнала «Знамя», где прочитал около сорока повестей со всей России. Были среди них более или менее талантливые вещи, но все это по большому счету печально и пессимистично, я бы даже сказал, безнадежно. Хотя авторы в основном молодые. Единственная положительная черта этой прозы – в ней уже нет постмодернистских фокусов, когда отсутствие чувств пытаются заменить какой-то новой формой. Что-то талантливое местного значения найти можно, но громкого явления, гражданского звучания русская литература пока не приобрела. И чтобы не заканчивать ответ на серьезный вопрос столь мрачно, дам вам совет: если встретите на обложке книги имя Сергея Бабаяна, и прежде всего роман «Господа офицеры», обязательно прочтите – это писатель с божественным даром.

– Сегодня издавать книги гораздо проще, чем два десятилетия назад?

– Издательское дело – это производство и большие деньги, сейчас оно в частных руках. Сегодня издательства сами решают, что печатать и какие платить гонорары, а последние, намного меньше тех, что платили при советской власти. Сейчас нет цензуры, никто ничего не запрещает. Такое впечатление, что иногда печатают даже то, что заранее не читают. Естественно, что материальное положение многих писателей резко ухудшилось. Конечно, те, кто занимается детективной порнографией, получают большие гонорары. На мой взгляд, такая литература просто развращает народ. Когда ее читаешь, не нужно думать, все кажется простым и легким. Серьезные литераторы оказались в тяжелом положении, но тут они не одиноки, то же самое и с учителями, медиками, инженерами, научными работниками... Положение хаотичного периода слишком нестабильно для того, чтобы писатель надолго и в глубокой тишине мог задуматься, что и как писать. Это действительно серьезная проблема – нужно думать, и как семью кормить.

– То есть вы скучаете по государственным издательствам?

– Если бы я знал хоть одно, отнес бы туда свои рукописи.

Справка «НИ»

Фазиль ИСКАНДЕР родился 6 марта 1929 года в Сухуми (Абхазия), в семье владельца кирпичного завода. Учился в школе, затем уехал в Москву и стал студентом Литературного института им. М. Горького. Работал журналистом в Курске и Брянске, редактором – в абхазском отделении Госиздата. Фазиль Искандер – автор нескольких десятков книг, среди которых «Доброта земли» (1959), «Молодость моря» (1964), «Запретный плод» (1966), «Сандро из Чегема» (1973), «Человек и его окрестности» (1993). В 1980 году писатель принял участие в альманахе «Метрополь», изданном в США, за что на несколько лет был практически отлучен от советской печати. Живет в Москве.