Posted 31 января 2010,, 21:00

Published 31 января 2010,, 21:00

Modified 8 марта, 07:06

Updated 8 марта, 07:06

Любовники, но не мерзавцы

31 января 2010, 21:00
Премьера «Иоланты» Чайковского прошла в театре «Новая Опера». Петр Ильич создал партитуру в 1892 году, вдохновившись исторической пьесой «Дочь короля Рене». Воплотить последний оперный замысел композитора взялся режиссер драмы Геннадий Шапошников. Это вторая музыкальная работа иркутского режиссера в Москве: в прошлом

Работа над одноактной «Иолантой» была своеобразным семейным подрядом братьев Чайковских: Модест писал либретто, а Петр – музыку. Братья работали по заказу Императорских театров: в конце XIX века зрители по домам не торопились, так что новый опус намеревались давать в один вечер с балетом «Щелкунчик». Петр Ильич сам выбрал литературную тему, о которой с гордостью писал: «Найден сюжет, где я докажу всему миру, что любовники должны оставаться живы в оперных финалах и что это истинная правда». Сюжет и впрямь уникален: в нем вообще нет отрицательных героев. Ни одного мерзавца на полтора часа музыки!

Расклад такой. Есть благородный король Рене, его незрячая дочь Иоланта, которую любящий отец держит в башне из слоновой кости, ее жених Роберт, который вожделеет другую женщину, и Водемон, нечаянный возлюбленный героини, открывающий ей, что люди видят глазами. История слепой королевны, которая не знает о своей слепоте, похожа на традиционную волшебную сказку: девица заточена в замке, откуда ее освобождает прекрасный принц. Но суть дела не в хеппи-энде во что бы то ни стало, а в полновесно поставленных непростых вопросах. Реальная драма героев полна философских аллюзий. Именно это, а не сладкая любовная история в первую очередь интересовало режиссера Геннадия Шапошникова. Для него «Иоланта» – не эскапизм для домохозяек, но опера о риске выбора и сомнительном блаженстве незнания. Слепота – метафора одиночества. Сценическое время отдано размышлениям на тему «Что есть изоляция от реальных проблем, даже с хорошими намерениями – спасение или проклятие»?

Вот только оркестр под управлением Евгения Самойлова в игру смыслов не включился, добросовестно-скучновато передавая партитуру. И только. Татьяна Печникова, спевшая главную женскую партию, стремилась отразить трепетность героини, но ее голос грешил неровностями вокала. Казалось, что Иоланта – вообще не ее партия. Во всяком случае, Печниковой не досталось и половины успеха, выпавшего на долю Хачатура Бадаляна (Водемон) и особенно Василия Ладюка (Роберт). Тенор Бадалян обаял публику открытой страстностью. Баритон Ладюк, сверкнув отменным пением в знаменитой арии «Кто может сравниться с Матильдой моей», ушел со сцены под овации и крики «браво». Недаром Большой театр зовет Бадаляна петь в своей «Иоланте». А Ладюка ГАБТ постоянно берет на гастроли, когда везет за границу «Евгения Онегина».

Действие «Иоланты» происходит в Южной Франции в XV веке. А в спектакле «Новой Оперы» – везде и всегда. Нет, сценограф Виктор Герасименко снабдил одежды персонажей намеками на средневековый крой. Но костюмы все равно напоминают модное дефиле конца ХХ века, а не старинные платья. Концепция, построенная на символике разных космосов, подана наглядно и убедительно: на сцене возникают два мира. Нижний – тяжелый и темный, из черно-серебристых кольев-пилонов (подобия леса или ограды). Верхний мир, на подиуме, – белый и легкий, наполненный большими воздушными шарами. Вверху, в раю, обитает душа и оторванная от мира Иоланта, внизу, в реале, – существует материя и все остальные герои. Такое устройство мира несет разлад и дисгармонию. Баланс наступает, когда героиня прозревает: подиум опрокидывается, несомые шары падают на грешную землю, а черно-белое, как и душа с материей, перемешивается и разбавляется цветным хором, в буквальном смысле смотрящим на жизнь через розовые очки.

Емкое и внятное решение «Иоланты» вторит музыке Чайковского, наполненной светлой грустью в начале, тревожным лиризмом в середине и полновесной патетикой в конце. Впрочем, любовь постановщиков тоже интересует – куда в «Иоланте» без любви? Но чувство подано без «мыла», осмысленное, выражаясь словами Гете, как мистическое «избирательное сродство». Шапошников доказал: современному оперному театру нет нужды обязательно забираться в дебри иронии и «чернухи». В наше время можно с увлечением поставить красивую и добрую историю – и при этом не казаться ни старомодным, ни напыщенным. Это главная удача спектакля.

"