Анна Каретникова: «Аресты блогеров размывают понятие „террорист“

Анна Каретникова 6 лет работала аналитиком ФСИН, регулярно посещала московские СИЗО и рассказывала о положении дел в своем телеграм-канале. Ее называли человеком, который примирил ФСИН и правозащитников. «НИ» обсудили с экспертом на примере Ростовского СИЗО-1, почему ослаб контроль над террористами в российской пенитенциарной системе.

Колонии закрываются, СИЗО переполнены. В чем дело?

— Количество заключённых уменьшается, СИЗО переполнены. Как это можно совместить в одно?

— Лет 15 назад у нас было под 800 тысяч заключённых, а сейчас закрыли статистику на сайте ФСИН, но кто-то проговорился. То ли 240, то ли 260 тысяч осталось. До моего прихода в ОНК было 800 тысяч, 15 лет назад.

Дело в том, что в колониях сокращается количество тюремного населения. Прошла информация, что 50 или 60 колоний просто будет закрыто. Колонии действительно сокращаются и закрываются, а следственные изоляторы по-прежнему остаются переполненными.

Это вызвано, во-первых, тем, что сажают кого ни попадя, часто людей, которых, на мой взгляд, совершенно не за чем сажать в изоляторы. Сажают по формальным основаниям. Гражданин другого государства украл что-нибудь небольшое — добро пожаловать в СИЗО. А второе — очень медленное расследование уголовных дел. Следователь закрывает своего подопечного, ему очень удобно. Он назначает немножко экспертиз и потом полгода не приходит. Суд благополучно продлевает арест. В результате, мест нет. Особенно это характерно и для Москвы, и для того же Ростова. Но в принципе, превышение наполнения изоляторов, насколько мне известно, характерно для 20 регионов России, включая Москву.

— Какие особенности в Ростове?

— Мало того, что там находится много судов. Там ещё и военные суды, и это сложные групповые дела. В Ростовском изоляторе сидят военнопленные и по делу «Азова»**, и по делу «Айдара»** — это сложные групповые дела. Это даёт очень большую нагрузку на следственный изолятор. Там сидят и обвиняемые с Украины. Там же сидят и военнослужащие российские, и отказники. Поэтому изолятор переполнен очень серьёзно.

В стране стало слишком много террористов

— Как влияют аресты блогеров, художников и режиссёров?

— Я бы сказала, что влияют расслабляюще. Они размывают понятие «террорист», понятие лиц террористической направленности, обвиняемых в таких преступлениях, до приговора, естественно. Они ослабляют контроль за тем подмножеством, которое действительно может быть опасно — побего-опасно, и террористически опасно, и экстремистски опасно за счёт блогеров, за счёт режиссёров и художников, и, кстати, не политической категории, а, например, торговцев с радиорынка.

Я помню, у нас было большое дело, по которому сидело человек 15 — 20. Это были люди, которые торговали всякими телефонами, гаджетами, которые всё время друг другу что-то перечисляли: я тебе 100 рублей, ты мне 500 рублей. Потом в конце такой цепочки кто-то отправил дяде или тёте куда-то в Сирию 5 тысяч рублей. И садится вся цепочка, вот у нас 20 террористов, которых надо брать под спецконтроль, он для всех одинаковый, профилактический.

Сотрудник думает: у меня тут террористы — какие-то девчонки, здесь террористы какие-то безвредные. Тот трепет, который мы раньше видели, когда привозили террориста — все собирались сразу, контроль за ним. А когда у вас 300 человек и половина из них или даже три четверти — девочки, которые поменяли этикетки…

— Действительно настолько ослабляется контроль?

— Есть такая тема как «особо подконтрольные», это те, про кого каждый день интересуются из Центрального аппарата, или те, про которых каждый день надо докладывать. Это штучные, единичные варианты. За ними действительно можно установить контроль, организовать им какие-то строгие, слишком даже, порой незаконно усиление режима содержания, ужесточение, но только не за всеми. Пока сто человек следит за Кара-Мурзой*, эти же сто человек не следят за членами ИГИЛ** или другими, действительно опасными, серьёзными людьми. Серьёзными, с точки зрения угрозы.

Проблемы системы

— Действительно ли у работников ФСИН маленькая зарплата, и поэтому там не хотят работать?

— Я сейчас точно цифру не скажу, но зарплата индексировалась. Я периодически вижу это. Им добавлялось и 20%, и пенсии были повышены, ради которых многие и работают в этой системе и не уходят. Правда, вряд ли это станет решением проблемы, во-первых, из-за инфляции, а, во-вторых, ну уж очень эта работа в российском обществе непопулярна. Люди на неё, как правило, идти не хотят.

Ещё одна проблема. Колонии, которые закрываются. Там работали сотрудники, но это были целые династии: папа был тюремщик, дедушка на вышке стоял, мама в санчасти работала и я пойду работать в колонию. Если колония закрывается, то эти сотрудники не переедут в другой регион, чтобы работать в колонии. Поэтому проблемы будут.

— То есть, не хватает романтики?

— Недостаток кадров вызван тем, о чём я сейчас говорила — непопулярность профессии в обществе. Это довольно тяжёлая работа, неинтересная. Многие дети мечтают: вырасту, стану полицейским. Я сама мечтала. Но никто не мечтает: вырасту, буду тюремщиком, буду всех в баню водить раз в неделю, буду с собакой ходить по периметру целый день. Такого нет. Неромантично.

— Заключенные бегут всегда, во всех странах. Но в российской системе наказания есть и «родовые недостатки»?

— Исключить полностью такие эксцессы нельзя ни в одной стране и никогда. Всегда что-то такое может взорваться. Что нужно сделать? Коррупцию прекратить, переполнение устранить, подходить к следственно арестованным нужно сначала дифференцировано, а по большому счёту надо менять систему. Она существует с ГУЛАГовских времён практически в нереформированном виде.

* Признан иноагентом, осужден на 25 лет за фейки об армии и госизмену

** Террористическая организация, запрещена в РФ.