Елена Петрова, Татьяна Свиридова
Первый день переговоров российской и китайской делегаций и встреч двух лидеров принес достаточно отрезвляющие результаты — за исключением аграрного сектора, другие прорывные направления и проекты в документах и соглашениях не прослеживаются.
Исследователи Чунъянского института финансовых исследований при народном университете в Пекине называют цифру в 80% — столько платежей не проходят через китайские банки в Россию. Пик прямых инвестиций китайского бизнеса был пройден в 2015 году — тогда предприниматели вложили в проекты в нашей стране 2,5 миллиарда долларов. Сейчас РФ не входит даже в двадцатку стран, где вложены китайские деньги. На российские проекты было потрачено в 2022 году меньше 1% от всех китайских инвестиций — а точнее, 0,36%, что составляет 587 миллионов долларов.
«НИ» обсудили с директором Института стран Азии и Африки МГУ им М. В. Ломоносова, профессором Алексеем Масловым, что мешает Китаю наладить настоящее экономическое сотрудничество с нашей страной, помимо заверений в дружбе и общности политических целей.
— Выводы китайских аналитиков Чунъянского института о состоянии российско-китайского сотрудничества звучат достаточно неутешительно. Визит президента Путина может изменить ситуацию?
— Пока мы не видим никаких официальных подтверждений этому, хотя очевидно, что вопрос обсуждался. Я думаю, что будет это обсуждение и на уровне Владимира Путина и Ли Цяна, премьер-министра Китая. Мы также ожидаем визит Ли Цяна в июне или вообще летом в Москву.
Формально это вопросы, связанные с их компетенцией. Но реальность такова, что если мы посмотрим на список товаров, по которой заключены договоры, прорыв у нас есть только в агропромышленной продукции. Проплаты по этой линии никогда особо не блокировались. А всё, что касается технологической продукции, там мы пока не видим, чтобы проблема разрешалась.
— Это влияние вторичных санкций?
— Это 100% влияние вторичных санкций. США однозначно предупредили, что будут предпринимать блокирующие меры против крупнейших китайских банков, очевидно, что они готовы это сделать. В качестве первичной угрозы, на мой взгляд, — поднятие до 100% тарифов на ряд китайских товаров. Это упреждающий удар.
— Сейчас Китай гораздо больше заинтересован в европейском и американском рынке, которые несопоставимо больше российского. Какие при этом есть возможности выхода из сложившейся ситуации?
— Очевидно, что Китай ожидает окончания горячей фазы СВО, и это его жёсткая позиция. Там прекрасно понимают, что после этого каких-то ограничений США на китайские банки не будет. Или, по крайней мере, они не намечаются. Поэтому Китай крайне заинтересован в прекращении огня, но не в разрешении ситуации. Для них это второй вопрос.
— Будет ли китайская делегация на встрече в Швейцарии?
— Думаю, что официальная делегация на высоком уровне — нет. Я не исключаю, что могут быть наблюдатели, но говорить о том, что Китай будет участником этой швейцарской конференции, саммита — нет, не будет.
— Как решается ситуация с платежами сейчас?
— Из решения ситуации тактической — это, во-первых, переход на систему распределённый платежей, когда масса мелких китайских банков задействованы в этих платежах, которые очевидным образом не работают с западными странами, то есть, не боятся этого. Плюс к этому — введение системы прямых трансферов, так, чтобы не было видно американской стороне.
— Чтобы СВИФТ не видел?
— Да. По сути дела, у нас к этому всё готово. Более 90%, 92% платежей мы проводим в национальных валютах. Нам СВИФТ не нужен, но он пока остаётся главной платформой. В этом смысле, если Китай будет готов запускать совместную платформу проведения платежей — технически для этого всё готово, то проблема разрешится.
— А готов ли Китай? Есть ли какие-то признаки того, что Китай согласится на это решение?
— Нет. Китай, судя по всему, не очень хочет это делать сейчас, потому что таким образом он бросает вызов уже американской финансовой системе, долларовой системе. А делать этого он не хочет.
— Пока 80% задержек платежей как были, так и останутся в обозримом будущем?
— Я отвечу аккуратно: мы не видим того, чтобы Китай начал это уменьшать. Вдруг на переговорах этот вопрос решится?
— Почему падают прямые инвестиции? Есть ли шанс, что будет развиваться китайский автопром на российской территории? Будут ли работать китайские заводы как работал Фольксваген, Ниссан, Рено и т. д.?
— У нас есть договорённости по трём — четырём заводам, которые потенциально могут быть построены. Один у нас уже работает, он был построен до 2019 года. Это завод под Тулой, HAVAL. Мы сейчас говорим о глубокой локализации, когда часть продукции будет не только собираться, но и производиться в России. Плюс передача части технологий, чтобы наш автопром получал какой-то опыт.
Пока мы видим другую китайскую позицию. Китаю выгодно просто поставлять машины, изготовленные в Китае, а не производить в России. Китай опасается вкладывать большие деньги в строительство новых заводов и даже в переоборудование старых заводов Рено, Ниссан, потому что многие крупные автомобильные компании боятся вторичных санкций.
— Можно этим же объяснить, что при таком большом товарообороте такие мизерные прямые инвестиции?
— Нет, не совсем. Так было всегда. Начиная с 90-х годов. Китай инвестирует в очень узкий сектор продукции в мире. Это газ и нефть (Китай инвестировал в «Ямал СПГ», — прим. Ред.).
— То есть, в НОВАТЭК?
— Да. Китай покупает известные мировые бренды, которые в России отсутствуют. В качестве примера, можно назвать Вольво, которую Китай купил. Китай инвестирует в транспортную инфраструктуру при возможности контроля за ней. Порты, например. Россия этого не позволяет. Поэтому, собственно говоря, инвестиционные возможности иссякли.
В то время, как Россия хочет, чтобы инвестиции производились в реиндустриализацию российского Дальнего Востока, а Китай в этом абсолютно не заинтересован.
— Сдвинется ли с мёртвой точки ситуация с «Силой Сибири -2» в результате визита? Как понимать заявление о намерении прилагать усилия к обсуждению проекта? Это очередное «нет», или остаётся надежда?
— Надежда остаётся. Заявление говорит о том, что мы готовы продолжать обсуждение, но все договорённости, которые были достигнуты ранее, почему-то не сработали. На российской стороне все технические вопросы решены. Мы готовы и строить, и поставлять, но Китай, скорее всего, не устраивает формула, по которой мы собирались работать.
Мы собирались просто поставлять газ, как по «Силе Сибири». Китай считает, что необходимо говорить о поставках и переработке, что несколько отличается от того, к чему мы привыкли. Плюс к этому мы видим очень вялую позицию Монголии, которая просто буквально исчезла из переговорного процесса, а «Сила Сибири-2» должна была пройти через Монголию.
Есть и другие маршруты, сейчас в рабочем порядке рассматривается «Сила Сибири-3», а «Сила Сибири-2» просто не будет запущена. Но очевидно, что никаких прорывов сейчас не произошло.
— Почему опять возник вопрос о Большом Уссурийском острове?
— Там речь идёт о совместном развитии острова. Не о его разделе, а о том, что мы его совместно развиваем. Поскольку остров разделён на российскую и китайскую части, непонятно, кто за что отвечает. А учитывая, что ресурсы острова географические и физические друг с другом связаны, важно было понять, как его развивать, или просто махнуть на него рукой. А поскольку там уже существует хозяйство ещё со времён СССР, то идея совместной эксплуатации — это правильная идея. Это нормальное соглашение.
— Что поменялось с прошлого года?
— В прошлом году был протокол о намерениях, а не соглашение. Во-вторых, мы разработали довольно подробный план, кто за какие ресурсы отвечает, что делает и как развивает.
— В этом году огромная и представительная делегация поехала в Китай. Ещё вчера строились восторженные планы. Они оправдываются?
— Мы не имеем пока окончательных документов, но имеем подписанные соглашения. Они весьма скромные, хотя по делу. Строились планы в основном людьми, которые не очень представляли, как развиваются российско-китайские отношения.
В то время как официальные органы очень аккуратно относились ко всем заявлениям. И никого не обманули. Мы должны понимать — отношения с Китаем сегодня построены на массе нюансов и, во многом, на личных связях и личных симпатиях. Разворот на Восток в ухудшающейся мировой ситуации приводит к тому, что Китай старается очень аккуратно работать с Россией.
— То есть, Россия больше заинтересована в Китае, чем Китай в России?
— Это не совсем так.
Есть вопрос, который Китай очень волнует. Это политическая позиция России, так как это единственная крупная держава, которая поддерживает Китай во всех его международных инициативах. И если предположить, что по каким-то причинам Россия отходит от своей позиции, то Китай остаётся один на один с США, чего он не хочет.
Это один момент. И второй момент — поставки нефти и газа, прежде всего, нефти, играют ключевую роль, потому что траектория поставки нефти и газа из России сухопутным путём — это хеджирование очень многих рисков. А нефть из залива, которая плывёт в Китай, подвержена очень большим рискам.
— Пока у вас отношение к результатам визита сдержано-оптимистичное?
— Оно оптимистичное, потому что страны подтвердили все договорённости, с точки зрения проблем безопасности. Мы одинаково смотрим на ситуацию. Китай не сделал никаких осуждающих заявлений в отношении России, на что надеялись американцы. Экономика целиком зависит у нас от политической ситуации. Ничего большего ожидать и не следовало.