Анна Скудаева
— В начале года принято подводить итоги предыдущего. Какие, на ваш взгляд, главные изменения произошли в экономике страны за последние 12 месяцев? И какие из них сильнее проявятся в 2024 году?
— Россия достаточно сильно переориентировалась во многих бизнес-потоках с запада на восток. Нельзя сказать, что процесс прошел полностью. Мы все равно очень сильно зависим от европейского и американского импорта, но доля Китая выросла очень серьезно. Мы видим это во многих отраслях. Автомобили китайские стали покупать, но это только видимая часть айсберга. Я начал отслеживать информацию по полиграфическому рынку — там, где раньше была Германия и Япония, тоже начали закупать китайские машины, чего раньше не было.
— Как это будет вместе работать?
— Пока сказать сложно. Ситуация развивается, и это долгосрочные тектонические процессы, исход которых пока трудно предугадать. Возможно, какие-то вспомогательные машины можно закупать, они не будут конфликтовать с тем же Гейдельбергом. Но начались закупки уже и печатных машин, процесс пошел. Увеличивается разнообразие техники, это совсем не очень хорошо — растут проблемы с обслуживанием, деталями, будут проблемы со стыковкой производственных процессов. Но это тот факт, в котором мы живем. И это главный факт, который бы я отметил в этом году.
— А как себя чувствуют остальные сферы?
— Очень сильно просела газовая отрасль, и пока не видно возможности для ее подъема. Она очень сильно зависит от трубопроводов, а их на Восток нет, и не будет в ближайшее время. В договоренности с Китаем я не очень верю. В любом случае, строительство нового газопровода на Восток — это минимум 3-5 лет, быстрее не получится. По нефти удалось перекинуть потоки: танкеры теневого флота помогли это сделать. Все остальные отрасли более или менее себя терпимо чувствуют. Кто-то стал бенефициаром, подцепив зарубежные мощности после того, как иностранные конкуренты ушли. Но удастся ли сохранить объемы производства и поставщиков? Это очень большой вопрос.
— Второй год подряд Росстат фиксирует сокращение числа бедных в России, точнее — нищих. Нищих стало меньше на 1,2 млн человек. Подозрительно ли данная цифра совпадает с данными властей о количестве мобилизованных на СВО (по контракту, в том числе). Порядка 400 тыс. человек, плюс члены их семей. Вот и объяснение? Или все же соцподдержка малообеспеченных слоев так кардинально изменила статистику?
— Боюсь, здесь дело не в СВО и соцподдержке. Все сложнее. Нам надо понять, как измеряется бедность. Правящая элита заинтересована в том, чтобы бедных, которым надо помогать, по статистике было меньше. Но не считать их вообще нельзя. Это вопрос непростой.
Порог бедности во Франции — около 1400 евро. Тех, кого мы считаем бедными, на Западе относят скорее к разряду нищих. Когда мы начинаем рассказывать о том, что снизилось количество бедных, то сразу возникает вопрос: а в каких единицах мы считаем? Учитываем ли при этом инфляцию, и если да то какую? Ответа хорошего нет. С одной стороны, какие-то подвижки в сторону борьбы с бедностью появились, но с другой — боюсь, что у меня нет однозначного ощущения, что с бедностью удалось справиться.
— Одним из наиболее серьезных вызовов ЦБ называет инфляцию, которую пока не удается обуздать и вернуть в прогнозные рамки. Растут ставки и первоначальные взносы по ипотеке, тарифы на ЖКХ, продовольственная инфляция бьет рекорды. Почему на жизни среднестатистического россиянина это не очень заметно отразилось, если верить статистике? Покупатели вернулись в магазины, нищих по статистике стало меньше, просрочка по кредитам не растет стремительно и т. д.
— С инфляцией вопрос тоже довольно сложный. С одной стороны, уровень инфляции у нас не настолько большой, чтобы говорить «ужас-ужас». Россияне к инфляции более или менее привыкли. Нельзя сказать, что это убьет экономику, смертельно на что-то повлияет или приведет к протестам.
Но, с другой стороны, ситуация с инфляцией делает многие вещи в стране более сложными. У нас есть примеры: в Турции, Венесуэле инфляция была больше, чем у нас, в последние год-два. Ничего смертельного инфляция Турции не принесла, лишь создала проблемы для будущего. Но разница в том, что в Турции высокие темпы экономического роста, инфляцию можно назвать «платой» за экономический рост.
Насколько существенным будет влияние инфляции на будущее России — сказать пока сложно. Мы прямо сейчас не начнем жить хуже. Но в долгосрочной перспективе инфляция может «съесть» у России возможности для будущего развития.
Это объясняется тем, что при высокой инфляции инвестировать в будущее невыгодно. Инфляцией съедаются сбережения, и люди заняты не заботами о перспективах, а текущим выживанием.
— Ситуация настолько непредсказуемая, что прогнозы развития экономики приходится пересчитывать по несколько раз за год.
— Какие у нас реальные темпы роста ВВП, я оценить затрудняюсь. На сайте Росстата в конце декабря появилась пятая оценка ВВП за 2021 год и третья за 2022-й, и они довольно сильно отличаются от первоначальных.
Если мы не очень понимаем, какой уровень инфляции, не понимаем региональную инфляцию, то определить, есть у нас рост, нет или мы «бултыхаемся» около нуля, — очень сложно.
У нас есть два вида ВВП: в текущих ценах — номинальный — и в ценах другого базового года, чтобы сравнить. Представьте себе ситуацию: предположим, у меня есть цены прошлого года и этого. Если я посчитал ВВП в ценах прошлого года и увидел рост 8%, а годовая инфляция составила 7%, то у меня получится 1% роста, а если я неправильно посчитал, и инфляция будет не 7%, а 9% — то получается уже 1% не роста, а 1% потери. Это та игра, которую мы оценить не в состоянии.
Повторить подвиг нашего Росстата, сделать самостоятельно все расчеты по всем товарам, магазинам и регионам — это абсолютно нереальная задача. Есть добровольцы, есть сайты, куда народ присылает чеки, есть разные выборочные оценки, и они в принципе не в состоянии заменить работу Росстата: погрешность будет намного больше.
— С 1 января МРОТ вырос сразу на 3000 рублей — до 19242 рублей. Защитит ли такой подъем наименее обеспеченные слои населения в 2024 году?
— МРОТ — это минимальная заработная плата, которую должны предоставлять компании. Но заработков уровня МРОТ в стране почти ни у кого нет, это очень небольшое количество людей. На мой взгляд, МРОТ — это больше «технологическая» вещь, к которой привязаны некоторые налоги и различные социальные выплаты — например, малоимущим гражданам. На большинство зарплат в стране уровень МРОТ не повлияет. Поэтому говорить о том, что это резко повысит уровень жизни людей, я бы не стал.
— А как, на ваш взгляд, изменилось положение среднего класса и каковы перспективы? Некоторые экономисты полагают, что именно эта прослойка общества сжалась за год, как шагреневая кожа.
— В первую очередь, необходимо определиться: средний класс — это кто? Если говорить в европейском смысле, то его в России не существует. Если говорить о среднем классе как о людях со средним уровнем доходов, то это тоже некорректная вещь. Ведь что такое средний доход? В регионах очень сильно различаются доходы. Что нормально для Москвы — ненормально для Краснодара или Якутии: уровень жизни и цены отличаются.
В минувшем году произошел рост зарплат. Создается впечатление, что он в этом году больше затронул «синих воротничков», чем «белых». В то же время, социальные выплаты тоже идут больше малоимущим, так что я бы назвал средний класс скорее потерявшим в этой истории, чем выигравшим. Но здесь очень сложно считать: Росстат считает зарплату по крупным предприятиям, а мелкие и средние информации не дают, поэтому мы плохо представляем ситуацию с доходами людей.
— 2023 год прошел под знаменем борьбы за «традиционные ценности», трассы заполонили билборды, призывающие заводить «зайку» в обмен на «дом с лужайкой», однако рождаемость не растет. Как изменилось экономическое благополучие семей с детьми и каковы, на ваш взгляд, ближайшие перспективы?
— Рождаемость — очень сложный процесс, и она снижается во всем мире, не только в России. В нашей стране ситуация находится примерно на одном уровне с Европой.
Почему так происходит? Дело в том, что растет доля городского образованного населения, которое мало рожает по ряду причин: для человека со средним уровнем дохода не очень дешево стоит воспитать и вырастить ребенка. Очень часто это означает, что мама должна бросить карьеру, потерять деньги и так далее — это влияет на выбор. Современное городское население рожает мало во всех странах.
Больше рожают самые бедные и самые богатые.
Но когда рост рождаемости идет в основном за счет малообеспеченных слоев, то это не тот рост, который выгоден для страны.
Чтобы переломить ситуацию, необходимы меры поддержки рождаемости для второго, третьего и далее ребенка, поскольку те, кто хотят, первого ребенка и так рожают.
На мой взгляд, эффективность выдачи маткапитала на первого ребенка довольна мала: он хорошо влияет на появление вторых, третьих и последующих детей. Если бы государство об этом действительно заботилось, то оно бы более активно на это тратило силы и деньги. Но чиновники, к сожалению, не всегда понимают сложность ситуации. Если сложившаяся тенденция сохранится, то в ближайшие лет десять при любом, даже самом лучшем исходе, количество россиян будет уменьшаться, а доля пенсионеров — расти. В этом плане мы не самая отстающая страна: например, в Китае положение хуже. Но говорить о том, что все хорошо, конечно, не приходится.
— Какой вопрос, касающийся состояния российской экономики, тревожит вас больше всего?
— Пожалуй, главный момент один: удастся ли государству удержаться от регулирования экономики. Пока государство удерживается от этого — есть шанс, что экономика сама себя «вытащит», и все будет терпимо. Если же начнется регулирование цен, то это может вызвать очень серьезные проблемы. Очень бы хотелось, чтобы на уровне чиновников было это понимание.
Справка: Николай Кульбака — кандидат экономических наук, финансовый аналитик, работал в РАНХиГС и других вузах России. Член International Society for Ecological Economics. Автор книг и статей по региональной экономике, экономической истории, транспортной логистике и истории транспорта.