«Бронепароходы» Алексея Иванова: книга про войну, которая никому не принесла победы

АННА БЕРСЕНЕВА*

О первых послереволюционных годах России не много написано произведений столь политически безыдейных. То есть таковые идеи у героев этого романа, конечно, есть, они их высказывают и яростно сражаются за них на стороне белых или красных. Но если повнимательнее вглядеться в эти бесконечные сражения на реке Каме, становится очевидно: едва ли не каждый из героев (кроме, может быть, Великого князя Михаила Романова, принадлежащего к людям, в которых «история вселяется сама — властно и против их желания. И от таких людей требуются стойкость и жертвенность, иначе они существуют зря») оказался в том или ином лагере лишь по стечению обстоятельств, по натуре же своей мог точно так же оказаться в лагере противоположном и действовал бы при этом точно так же. Не случайно деревенская баба, размышляющая, что ей делать в разрушающейся жизни, говорит:

«У нас батюшка поучает: праздность есть хлеб смущенья. Душа делами спасается. А вот мне-то, бабе, где заделье на войне? Ружжо не дадут. Я бы хоть поварихой к войску пристроилась, да не ведаю, за кого мой Лексей — за белых или за красных…».

Точно так же и пароходы, которые в мирное время составляли камский речной флот, а в войну были обвешаны броней, оказались на белой или красной стороне лишь по воле случая.

Так что ошибся капитан и владелец буксира «Лёвшино» Иван Диодорыч Нерехтин, когда «смотрел на распахнутый простор зимней реки; на этих бесконечных плоских пространствах, окоченело-сизых и безмолвных, гражданская война казалась бессмысленной и мелкой суетой». Битва в романе идет не мелкая, а запредельная, фантасмагорическая.

«Сарапул трясло и колотило, как телегу на ухабах. В уютных городских кварталах лопался огонь; взлетали доски, стёкла, кирпичи и срубленные ветви деревьев; падали заборы; по улицам метались люди и собаки; арки ворот и выбитых окон будто вопили от ужаса. Война, которая издалека выглядела противоборством идей и общественных сил, вблизи была хаосом тупых и беспощадных ударов, ломающих, калечащих и уродующих то, что не имело никакого отношения к идеям и общественным силам, точно бушевал вусмерть пьяный великан, который забыл, из-за чего напился».

Символ этой битвы — бронепароходы. Все ее фигуры — люди эпического масштаба. Поэтому не вызывает удивления, что даже карточный шулер Перчаткин проявляет такое понимание жизни, которое ему как будто бы не должно быть свойственно. Объясняя, почему перестало везти представителю концерна Нобелей, безжалостному и целеустремленному Хамзату Мамедову, он говорит:

«Бывает так в картах, что всё ладно вроде бы — и хлоп: игра посыпалась… А это ты чёрта спугнул. Чёрт всегда на плече сидит. Но как задумаешься о душе своей бессмертной — он сразу в обиду, и прыг с плеча. И карта твоя бита… Словом, Хамзат добрым стал, а добрым не везёт. Мне-то ведомо».

Добрым Хамзат становится по отношению к юному Алеше Якутову, потому что его потрясает Алешин инженерный талант. Безжалостный Хамзат благоговеет перед способностью к созиданию и жизнь готов положить за то, чтобы сберечь мальчика, ею обладающего. Хамзат Мамедов — надежный защитник, но против рока войны бессилен и он. Этот рок влечет в едином потоке всех, и созидателей, и разрушителей, не отличая одних от других. Именно поэтому «Бронепароходы» — трагедия в чистом виде.

Такой жанровой принадлежностью романа создается его напряжение, сюжетное и психологическое. В нем нет ни одного проходного образа: и главная героиня Катя Якутова, проходящая через весь текст и через всю войну, и ее отец, камский магнат Дмитрий Платонович Якутов, который предстает лишь кратко — он в самом начале романа кончает жизнь самоубийством, понимая, что иначе ему не спасти своих близких, — прописаны с равной художественной убедительностью.

Алексей Иванов препарирует сознание каждого, о ком упоминает, не уделяя ни одному из них функционально больше или меньше внимания.

Вот Коля Маркин, персонаж второго плана: «Только что они прикончили парня и бабу — а ничего в мире не изменилось. Не омрачилось синее небо, по-прежнему валил дым из трубы, над кормой метались чайки, увязавшиеся за судном. Маркин думал: как всё это, оказывается, просто. Бах, бах, бах — и он уже не виноват в потере нефтекаравана. Команда ему подчиняется. Лялька сидит у себя в салоне и не высовывается. И грех не жжёт, не гложет душу — надо только не вспоминать, как убитые упали на пол. Он, Коля Маркин, сгубил себя? Он — злодей? А вот нет! Он такой же, как был. Он может любить, может дружить, и совесть у него никуда не делась — он хочет поступать правильно, по-доброму. В его жизни будто вынули палку из колеса: жизнь покатилась, как ей и должно. Он ощущал себя освобождённым, ему было легко».

А вот персонаж главный, капитан Нерехтин, который «старался жить по совести, и вот до чего дошло — он любого парохода боится!.. И красные ему чужие, и белые — не свои. Почему? Иван Диодорыч отлично понимал причину. Каждый человек в душе немного белый, немного красный, и гражданская война безжалостно рвёт душу пополам. А если ты не позволяешь войне разорвать себя и уничтожить, то ты — против всего мира. Значит, нужно сражаться в одиночку».

Трагедия же в том, что ни одного из них война не награждает победой. Все, на что привык надеяться человек, оказывается обманом. Даже когда Алексей Иванов пишет о вечно возрождающейся природе:

«Всё вокруг было как в молодости: пароходы готовились к навигации. Волшебная сила весны отодвинула куда-то в сторону и горе, и заботы, и жизненный опыт, и душа расцветала наивной детской верой, что впереди — только счастье. Небо казалось живым, ярким, переменчивым. День сиял солнечный и ветреный, и высоко в облаках, влажно-сизых или слепяще-белых, медленно плыл зыбкий журавлиный клин. Птицы возвращались — значит, нашлось зачем», — оказывается, что и природное обещание счастья обманчиво.

Весна, как и навигация, принесет только продолжение войны, только гибель. И даже когда Никола Якорник, «небесный телеграфист», святой покровитель речников, приходит на выручку своим подопечным, — нет надежды, что его покровительства хватит до конца войны, тем более учитывая, какие бездны зла развезнутся после того, как боевые действия будут окончены.

В романе «Бронепароходы» Алексею Иванову удалось то, что не вполне удалось в более раннем романе «Тобол», тоже представляющем собой исторический эпос: соединить этнографическую, историческую, вообще документальную составляющую текста с беллетристической. В «Бронепароходах» не создается ощущения, что сюжет, отношения между героями и другие беллетристические приемы нужны автору лишь для того, чтобы показать историческую картину гражданской войны на Каме. Гармоничность, в том числе композиционная, этого текста, динамичность сюжета, выразительность образов — все это как раз и обеспечивает полноту трагического напряжения эпических событий, которые разворачиваются в романе.

*Писатель Анна Берсенева (Татьяна Сотникова) признана иноагентом Минюстом РФ