Ни для кого не секрет, что с началом новой войны на Ближнем Востоке во всем мире произошел очередной всплеск антисемитизма. По этому поводу в социальных сетях снова задаются вопросом о природе этого явления, перечисляя огромное количество факторов — от исторических и религиозных до социальных и бытовых. И все равно: однозначного ответа на вопрос, почему антисемитизм так невероятно живуч уже несколько тысячелетий, найти не удается даже ученым.
Известный российский социолог Ольга Крокинская тоже задалась этим вопросом в своем блоге: «Мне всегда не хватало настоящего объяснения причин антисемитизма. Ну, правда, Христа распяли? Ростовщичеством занимались? Считают себя избранными, особенными? Было ощущение, что все это не более, чем рационализация чего-то гораздо более глубокого. И вот читаю у эволюционного нейробиолога Александра Маркова про эволюцию человека, фоном идет вся наша чудовищная действительность. В результате вот что написалось (сначала будут цитаты, потом попытка построить аргументацию и крещендо):
Александр Марков*: «Мы рождаемся не с кашей в голове. Мы рождаемся с нейронами мозга, уже каким-то образом соединенными между собой в громадную, сложнейшую сеть. Каким именно образом они соединятся в процессе эмбрионального развития, зависит от генов. Какие из бессчетного множества возможных путей для прохождения нервных импульсов будут от рождения более проторенными, чем другие, тоже зависит от генов.
Из этого неизбежно следует, что по крайней мере некоторые наши знания вполне могут быть врожденными. Для того чтобы от рождения иметь в голове образ тигра — обладать врожденным знанием о том, как выглядит тигр, — нужно лишь одно. Нужно, чтобы отбор закрепил в нашем геноме такие мутации генов — регуляторов развития мозга, которые от рождения обеспечивали бы повышенную синаптическую проводимость вдоль того пути следования нервных импульсов, по которому они пробегали при встрече с тигром у наших предков, еще не имевших этого врожденного знания…». Это важный пассаж. Не могу выделить его тестом, поэтому прочитайте, может быть, пару раз.
Чтобы избежать голословности в выводах, дальше пойду подробно. Этот отрывок можно даже пропустить, и потом можно будет вернуться, чтобы понять обоснования.
Итак: закрепляется определенная цепочка шагов, т. е. много раз протоптанная дорожка нейронных сигналов, которая активизируется в ответ на появление чего-то, что нужно опознать, и, если там обнаруживается «повышенная синаптическая проводимость вдоль ранее сформированного пути следования нейронный сигналов», то «эврика!» совпадает! И вся цепочка начинает мерцать, как новогодняя гирлянда разными своими участками, согласно заложенной в нее программе последовательности включения этих участков. Если кто видел картинку электрической активности мозга, то «мерцать» — это буквально. И какая прелесть: разные умные машинки из фантастических фильмов тоже мерцают своими лампочками в поиске ответов!
Вместе со свойствами генома, сложившимися при оплодотворении клетки будущего плода, закрепленная ветка сигналов может быть унаследована, и перейдет потомству в качестве материального свойства мозга. По рисунку процесса это очень похоже на то, как передаются и наследуются в культуре случайно и неслучайно возникающие импульсы новаций — через подражание и повторение, повторение, повторение.
Как писала Маргарет Мид о воспитании детей на острове Самоа, — «Когда ребенка кормят, купают, держат на руках и украшают, мириады скрытых, никак не оговоренных, навыков передаются ему руками, держащими его, голосами, звучащими вокруг, мелодиями колыбельных и похоронных песнопений. Когда ребенка несут по деревне или он сам начинает ходить… то дорога так знакома его ногам, что любая неровность регистрируется ногами как событие… (М. Мид, „Культура и преемственность“).
А когда навыки «оговариваются», то есть становятся знаниями, фиксируются в устных и письменных текстах, контролируются, оцениваются, распространяются по широкому кругу людей, закрепляются в группах и далее транслируются в традиции, то связка генно-нейронно-когнитивно-поведенчески «протоптанной дорожки» будет уже свойством культуры, и вышибить эту связку из ее ментально-поведенческого багажа уже вряд ли удастся. Так образуются и драйверы культуры, и ее «жировые подушки» (Ремо Бодеи), не позволяющие ей изменяться даже при явной необходимости. Это как если вы даже хотите сказать что-то свое, но у мозга нет соответствующей привычной цепочки нейронных сигналов, а значит, у вас нет соответствующего способа сформировать суждение, — то в итоге ваша мысль идет «привычным вывихом», проложенной колеей. Только большая опасность или реальная катастрофа могут подвигнуть культуру к переменам. Тогда придется переучиваться, и уже осознанно протаптывать в своих «нейросетках» новые тропинки, закрепляя их в текстах и в практиках поведения.
В сущности, мы видим здесь момент геннокультурной коэволюции, рисунок ее двойной — биосоциальной — спирали. Врожденное знание означает тогда, что закрепленная «ветка сигналов» обосновалась в мозге навсегда, и она будет готова при возникшем запросе вывести в область осознаваемого необходимый ответ.
Но вот что надо понять: это не врожденное знание человека. Это врожденное «знание как понимание» — способность мозга идентифицировать то, что «видит» и «слышит», подтверждая результат идентификации тем, что он соответствует биологически унаследованным конфигурациям активности нейронной сети. Означать это будет, что мозг теперь имеет программу распознавания (узнавания) объекта и будет работать как машина расшифровки, такая собственная «энигма», обнаруживая соответствие внешнего сигнала — фигурациям «танца нейронов» в своем репертуаре. Мозг закрепил что-то, то есть «выучил», и теперь, в случае чего, подскажет, что именно вы видите в данную минуту — тридцать великанов на холме в блестящих доспехах или ветряные мельницы с крыльями, сверкающими на солнце. Дон Кихоту его мозг подсказал ответ в системе его доминант, причем этим доминантам Дон Кихот сам свой мозг и научил, потому что все время о сражениях с рыцарями и думал! То есть прокладывал тропинку нейронных связей.
Ошибка атрибуции случилась с ним в силу жесткой матрицы распознавания. Когда это случается с нами, мы имеем «эффект предпочтительной интерпретации», когда «люди видят то, что хотят видеть, и не видят то, чего не хотят видеть». Просто у них нет соответствующей нейронной дорожки. Их так учили, а потом они сами повторяли и повторяли, протаптывая неистинные дорожки распознавания реальности, не озабочиваясь аргументами иного рода. Их учили однобокому, одноканальному взгляду и не научили разному видению и дивергентному мышлению — способности по-разному думать об одном и том же.
Отсюда вопросы и выводы.
Что бывает, если в мозге, то есть генетически и нейронно, сформирована цепочка сигналов, создавших когда-то врожденное знание, что «вот эти люди — и не люди вовсе, они чужие, они враги, причем враги рода человеческого, практически бесы»? Что если именно так устроены так называемые культурные «стереотипы»? Не потому ли они и существуют неизменяемыми сотни и тысячи лет, что прошиты в мозге и — с ужасом пишу — в генах? Что если в этих генах закрепились мутации, прошедшие эволюционный отбор по признаку нейрофизиологического отталкивания? Не так ли устроена любая ксенофобия? А сегодня — вырвавшийся на поверхность, как террористы из подземелий, антисемитизм? Можно предположить, что сложившиеся в глубокой древности, такие свойства мозга и генов закрепляются в близкородственных группах, долго культивируются в племенных сообществах, а в восходящей линии социальной эволюции откладываются в более высоких слоях культуры и политики, где имеют собственные каналы трансляции. То есть, фактически я вынуждена утверждать, что любая этнонациональная вражда имеет корни в генетике и структурах мозга, а значит, проблема антисемитизма и юдофобии неразрешима. Любая попытка ее радикального разрешения приведет к геноциду, ассимиляции и бесконечным войнам. Цивилизация строит им заграждения, подавляет силой права, рассудка и рефлексии, но иногда, как видим, не справляется. В критических ситуациях у нее сносит крышу нормативных регуляций, и в наступивших цивилизационных расколах обнажаются первобытные слои — биологически врожденное знание, гены и нейроны. К разрушению порядка с восторгом приступают уличные толпы — носители низовых инстинктов, а вместе с ними — не разум, а известное по научной литературе психическое заражение со всеми его массовыми ритуалами. Видели, наверное, что происходит в Махачкалинском аэропорту. Классическая динамика толпы от возбуждения до погрома. А уж использовать толпу в своих интересах есть тьма любителей.
Боюсь, как бы вы не забросали меня камнями. Потому что я вышла на социальные и научные табу: на биологию культуры и на признание роли биологически унаследованных качеств в различии культур и, соответственно, в поведении людей. Вообще-то, в нормальной ситуации здесь нет ничего криминального. В геннокультурном бульоне воспроизводились аристократия, духовенство, крестьянство, а в индустриальном, особенно советском обществе — рабочий класс и, пожалуй, интеллигенция. И все бы ничего. Но когда геннокультурное целое восстает против порядка, отбросив его нормативные регуляторы, — жди беды, потому что вихрем радикализма у него сносит все цивилизационные балансы, и бал правит энергия большого скопления тел.
Я и сама не рада тому, куда забрела. Но ничего не могу поделать с тем, что я теперь так думаю. Буду проверять гипотезу дальше.
* Марков А. В. Эволюция человека. В 3-х тт. Том 2. Обезьяны, гены, душа. Глава 2. Душевная механика. Раздел «Запоминающее устройство можно собрать из трех нейронов» С. 81-86).