Неравный брак в России традиционно ассоциируется с чем-то крайне неэтичным и противоестественным, однако, если подойти к этому явлению непредвзято, то оно окажется весьма и весьма позитивным. И на семейном, и на общественном, и на экономическом уровнях. Об этом рассказал в очередном выпуске своей программы «Хроническая экономика» экономист Дмитрий Прокофьев:
«Помните, как Миша Бальзаминов („Женитьба Бальзаминова“) предлагал одним махом решить проблему бедности — надо издать царский указ, чтобы бедные женились на богатых, а богатые на бедных, а тем, кто не послушается — смертная казнь?
Так вот, с точки зрения макроэкономики Бальзаминов был глубоко прав — похожий социальный эксперимент, спровоцировавший волну неравных браков — правда, без смертной казни, и без каких-то ожиданий общественных реформ, был случайно осуществлен королевой Викторией — и привел к совершенно неожиданным социальным последствиям»,
Далее автор последовательно раскрывает свой тезис. Дело в том, что у королевы Виктории, а точнее, у английской аристократии тогда был свой, как бы мы сейчас сказали, тиндер — инструмент для быстрого знакомства с подходящим партнёром, который назывался «Лондонскими сезонами». Это общее название для такого целого комплекса мероприятий: балы, ужины, завтраки, театральные премьеры, на которые со всей Англии съезжались аристократы-помещики, и, конечно, будущие женихи и невесты. Джентльмены, молодые и не очень, именно там и выбирали себе жен. Завершался же лондонский сезон, как правило, чередой помолвок и свадеб.
Все было хорошо, пока в 1861 году у королевы Виктории практически одновременно не умерли её мать и любимый муж, и она надела траур и запретила проведение лондонских сезонов на три года. То есть произошла фактически отмена тиндера, и все потенциальные женихи и невесты вынуждены были сидеть в своих поместьях, вместо того чтобы радоваться жизни. Шел 19 век, со всеми признаками традиционного общества, в котором, если девушка несколько лет остается незамужней, она считается неудачницей.
И тогда аристократам и аристократкам пришлось искать утешение в браках с простолюдинами. Не совсем уж бедными, но все же другого круга. В одном из экономических исследований той эпохи, подсчитано, что число неравных браков выросло сразу на 40%!
Эта ситуация привела к тому, что аристократия стала неизбежно беднеть и терять влияние. Они все реже претендовали на место в Палате лордов и в Палате Общин, поскольку денег на выборы стало не хватать. Зато богатеющие простолюдины постепенно завоевывали муниципальные советы, и таким образом создавали удобную социальную лестницу для бедных сограждан. Они голосовали за повышение налогов с богатых, а средства из этих налогов шли на финансирование местных школ. Вскоре выяснилось, что в тех округах, где снизилось представительство аристократии в местных советах, выросло число детей, которые поступают в школы и их заканчивают. А потом они, соответственно, начинают претендовать на поступление в университет, на развитие образования, на социальный лифт. Это была настоящая социальная революция.
Итак, резкая корректировка брачного поведения аристократов привела к тому, что бедные стали пробиваться наверх по общественной лестнице, способствуя развитию социально-экономической жизни.
Зато почти ровно через сто лет в Америке начался похожий процесс, но с обратным знаком. Дело в том, что экономисты, изучая брачное поведение людей, обратили внимание на то, что когда установилось равенство между мужчинами и женщинами, и, в том числе, на получение образования и при трудоустройстве, супружеские пары начали подбираться по новому принципу. Если раньше часто браки заключались между работающим успешным мужчиной и, к примеру, красивой или работящей домохозяйкой, то теперь женились и выходили замуж равные между собой люди. К примеру, учащиеся одного колледжа или служащие одной корпорации. А это неизбежно отрицательно сказалось на социальной ситуации. Грубо говоря, бедные и необразованные стали жениться на бедных же и необразованных, а успешные и образованные, соответственно, на таких же. И в обществе началось новое расслоение. Одни становятся вдвойне богаче, другие вынуждены уходить в криминал.
Этот разрыв, по мнению экономистов, не преодолевается никакими социальными мерами, никакими материнскими капиталами. И только в скандинавских странах, где традиционно благодаря тщательно выверенной социальной политике, в том числе, и в доступе к образованию, и в прогрессивной налоговой шкале, разрыв между богатыми и бедными невелик, общество более или менее однородно, а значит и стабильно.
Прокофьев в этой связи советует: «Если вы хотите, чтобы материнский капитал реально помог, то помогать нужно не ребенку, а самой матери — ей нужно потратить его на себя, чтобы самой стать успешной. Нужно, чтобы люди вкладывались в себя, и тогда и дети их тоже потянутся.
Экономический рост идет там, где накапливается человеческий капитал. А человеческий капитал накапливается там, где люди видят так называемую восходящую межпоколенческую мобильность. Человек должен понимать, что нужно учиться читать умные книжки, поступать в университет, и тогда он будет жить лучше, чем жил его отец или дед. И тогда у него появляется мотивация».
Вот потому браки между бедными и богатыми и помогают экономике расти.