Приключения демократии в России описаны и обсуждены несметное число раз, и всякий раз приходится констатировать, что этот способ управления государством в нашей стране приживаться не хочет. Однако, несмотря на это многие россияне надеются, что рано или поздно он все равно победит. Но понимают ли они, как он работает на самом деле, и чего именно хронически не хватает России для его успешного внедрения? Публицист Марина Шаповалова, уверена, что нет. Для того, чтобы устроить демократию, надо знать, что конкретно устраивать и как. Нужно иметь описание проекта и знать способы его воплощения в жизнь. А у нас для начала нет ни одного исчерпывающего определения демократии:
«В общих чертах, как известно, сущность демократии сводится к признанию народа источником власти, к наделению граждан правами и свободами, и к народовластию как праву народа участвовать в решении государственных дел. По источнику власти вопросов нет: признали, и ладно. С правами и свободами уже туманнее, потому что их перечень, строго говоря, ничем не ограничен, кроме фантазии. (Но мы их тут разбирать не будем.) Насчёт права участвовать в государственных делах — сразу, как минимум, возникает вопрос о способах участия: на что, собственно, и как народ в целом и отдельные личности могут влиять? На что непосредственно? На что через представителей? Как обеспечить истинное волеизъявление каждого гражданина? Как должна обеспечиваться связь между людьми и их представителями? Каковы инструменты воздействия „источника“ на законодателей и исполнителей? Вокруг этих вопросов всё и крутилось с античных времён.
Аристотель с Платоном, как помним, от демократии были не в восторге. В поисках интересных нам основ демократии лучше обратиться не к ним, а к реформам Клисфена: именно при нём (6 век до н. э.) управление в Аттике было реформировано в сторону территориального самоуправления. И называется оно демократией по демам, образованным с этой целью. Демы представляли собой небольшие поселенческие общины, все члены которых являлись равноправными гражданами (отсюда — демос). Сравнимые по численности граждан (демотов) демы объединялись в триттии — примерно равные, но уже в территориальном отношении административные единицы. Всего триттий было 30, по 10 на каждую из трёх больших областей. Три триттии из разных областей составляли одну филу. На первый взгляд довольно запутанная система, но давайте разберёмся, ради чего так сложно.
Законодательное собрание Афин состояло из 500 человек, по 50 от каждой филы. Избирались эти 50 представителей в демах жеребьёвкой из числа всех граждан дема. То есть в малочисленных общинах на местах проживания, где все друг друга знали, друг с другом взаимодействовали, и имели в отношении управления своими поселениями общие представления и интересы. В законодательном собрании, таким образом, группа от одной филы представляла демы из трёх разных областей. То есть, депутаты из одной триттии могли иметь общие региональные интересы, но в каждой филе объединялись представители трёх разных регионов Аттики. Каждая фила имела своё народное собрание. При этом все демы были представлены пропорционально численности граждан. Так достигался баланс интересов — все равноценно представлены в главном законодательном органе и в собраниях фил, но ни одна группа не могла доминировать. Аналогичным образом формировался народный суд — не из тех же органов и не по их указке, а параллельно. Жеребьёвка нужна была для того, чтобы исключить иллюзии насчёт более или менее достойных — равно достойными к исполнению государственных обязанностей считались все полноправные демоты (граждане).
Сама идея представительства возникла из очевидности проблем прямой демократии при неуклонном росте числа граждан. Когда было замечено, что существует некий предел численности, за которым выявление воли всего народа сначала приводит к невозможности нахождения консенсуса, а с дальнейшим её нарастанием обращается узурпацией власти. Чем меньше вес одного голоса, тем меньше ответственность его обладателя. А безответственная толпа — лёгкий предмет для манипуляций и подкупов. Реформы Клисфена шли в направлении поиска баланса между личной ответственностью гражданина, и возможностью наиболее полно определять и учитывать волю гражданского большинства.
Отцы-основатели Соединённых Штатов (чаще, заметим, говорившие о республике, а не о демократии) обратили своё внимание не на способ избрания (жеребьёвку), а на структуру представительства, поддерживающую баланс между частными, региональными и общегосударственными интересами. И на разделение властей. Ибо более всего и были озабочены этим самым балансом, созданием противовесов, не позволяющих властным органам отклоняться ни в одну сторону.
Все штаты представлены в сенате одинаково. Пропорциональное же представительство в нижней палате тогда упиралось в проблему малочисленности населения отдельных штатов. Потому, утвердив норму числа избирателей в одном округе «не менее 30 тысяч» при обязательном избрании хотя бы одного депутата от штата (если его население меньше), творцы конституции не задали ей верхнего предела. Правда, и не ограничили в тексте конституции численный состав палаты представителей — в первые десятилетия он рос, поскольку вместе с населением росло число округов по «30 000+» избирателей.
Пока не остановилось на числе 435 мест в палате. Население продолжало расти, но число округов, разбухающих уже сотнями тысяч, не увеличивалось. Отчего теперь один депутат как бы представляет около 700 тысяч избирателей. На деле в некоторых штатах меньше, а в некоторых более миллиона. Хотелось бы, конечно, спросить отцов-основателей, что они об этом думают. Потому что, нарезая избирательные округа численностью избирателей «30 тысяч +», они-то руководствовались историческим опытом реформ Клисфена (это известно), предполагая избираемых представителей выразителями интересов однородных малых общин — это один из базовых принципов представительной демократии по Клисфену. Вопроса о том, насколько адекватно можно представлять интересы целого миллиона избирателей у них даже не возникало.
К счастью для США другие, созданные «отцами» противовесы федерализма работают: в США, во-первых, нет единого федерального закона об организации и проведении выборов, все штаты обладают правом регулировать их самостоятельно. А во-вторых, что ещё важнее, на уровне отдельных штатов самоуправление и представительство небольших по численности локальных общин таким образом сохраняется. Как и все прочие республиканские институты, присущие штату как государству. И субъектом президентских выборов является именно штат — в противовес до абсурда размытому представительству в нижней палате конгресса. Конституции штатов и их представители охраняют права своих граждан от поползновений федеральных органов к большей централизации власти. И от популизма, всё чаще требующего всяческих «справедливых» унификаций.
Не сказать, что этими инструментами вообще невозможно манипулировать — увы, обе лидирующие партии занимаются этим регулярно, перенарезая в свою пользу избирательные округа. Но факт, что пока ни одной не удаётся перетянуть одеяло на себя окончательно. И не одному федеральному правительству не удаётся наступать на права штатов — они сопротивляются, используя всё те же статьи конституции через независимый от федеральной власти суд.
Анализируя опыт американской демократии, можно заметить, что представительская демократия тем эффективнее работает и охраняет себя, чем сложнее устроена. Чем больше в её структуре уровней, наделённых не передаваемыми «наверх» правами, без возможности их узурпировать. А вот простота всегда оказывается хуже воровства.
Когда нам предлагают избирать одного руководителя государства прямым голосованием ста миллионов избирателей, выдавая это действо за «торжество демократии», нас дурят. Такого представительства, где один человек представлял бы волю и интересы миллионов, быть не может — это поняли ещё древние греки за полтыщи лет до нашей эры. Не существует таких интересов. Ответственность избирателя с ценой голоса в одну стомиллионную долю практически равна нулю. «Голосование» стомиллионной безответственной массы (часть из которых его проигнорирует, справедливо считая свой голос ничего не значащим) по своей сути есть организованный процесс фальсификации мандата на ничем и никем не ограниченную власть.
Заменив слово «демократия» словом «республика» (от res publica), проще заметить, что общее (или общественное) дело возможно лишь в небольших и гомогенных локальных сообществах. В которых общность дел и интересов определяется естественным и непосредственным взаимодействием граждан в процессе хозяйственной деятельности на ограниченной общими природными и историческими условиями территории. Эмпирически доказано, что такая общность может состоять из десятков тысяч людей, но не сотен тысяч. Она может быть адекватно кем-то представлена для реализации своих интересов. Она может вопрос о представительстве от себя (и не только) решать большинством голосов — исходя из того, что общие интересы действительно чаще всего одинаково выражаются и понимаются большинством, в котором вес каждого голоса имеет значение. Только на этом — низовом — уровне демократия работает как реализация народом («источником власти») своей воли. Поэтому не может быть от этого уровня отторгнута — он базовый.
Задача организации балансирующих управленческих структур, надстраиваемых над «низовой демократией» — в разделении компетенций. Управленческие уровни, требующие специальных квалификаций, должны быть жёстко ограничены в возможностях посягательства на региональные права малых общин и их объединений. Без этого любые слова о демократии — пустой звук или способы манипуляций безответственными толпами.