«Начала (войны) совсем не помню, я была совсем маленькая. Помню только разговоры… И падали всё время какие-то фугасные бомбы, вот это я помню.
Мама с папой должны были дежурить, у них было дежурство по подъезду.
Они должны были поднять и с крыши сбросить эту упавшую бомбу, чтобы не было пожара. …И вот их ветром просто сдувало, бежали – и снимали всё это (с крыши).
Такие тогда были условия. Этих бомб почему-то никто не боялся. То ли они не разрывались, не знаю, но они могли устроить пожар.
Это то, что я помню про начало войны. Потом была эвакуация в Алма-Ату.
В Алма-Ате был «Мосфильм» и там были великие режиссёры, великое искусство во время войны.
Если я не ошибаюсь, по-моему, Эйзенштейн снимал своего «Ивана Грозного» в Алма-Ате. Во время воны Райзман снимал свою «Машеньку», с Караваевой, совершенно изумительной артисткой.
И я видела всех этих людей, вот это я уже помню, когда мы были в Алма-Ате в эвакуации.
Мама моя шила очень хорошо, но очень своеобразно. Она могла выкроить всё и сделать всё изумительно, но могла при этом оставить и булавки, и нитки лишние, это всё её уже не интересовало.
И вот у неё шила Марина Алексеевна Ладынина (народная артистка СССР, лауреат пяти Сталинских премий, - прим. «НИ»).
Она приходила к нам домой. В нашу избушку в казахском дворе, у какого-то казаха. И вот она к нам приходила, мама её обмеривала, что-то ей шила.
И она (Ладынина) всегда приносила нам с братом Колей такой яркий сахар. Тогда не было сладостей и, вообще, мы голодали, конечно, и это запомнилось на всю жизнь: сахар – ярко-зелёный, жёлтый, розовый, окрашенный сахар, вот это было наше лакомство. А маме она всегда приносила буханку хлеба.
И, конечно, я очень хорошо помню конец войны.
У нас дом был на Плющихе, с большим балконом. Это был дом первых шагов конструктивизма. Такие дома и на Плющихе, и на Усачёвке строились в 1930-ые годы. Нельзя сказать, что (в духе) Корбюзье, но конструктивизмом назвать можно. Они были дико удобно расположены внутри и у них были роскошные балконы на три окна.
И вот, я помню, вышла на это балкон: все были на улице, мы жили на четвёртом этаже, все были на улице, весь наш переулочек, наш двор были полны народу, все кричали. И военных, тех, кто был в военной форме – их подкидывали наверх. Вот этого не забыть, конечно.
Вот это счастье стоит у меня перед глазами.
И ещё стоит перед глазами вот такая чёрная штука, радио, мы с дедушкой слушали голос Левитана. Я его помню. В 1944 году я уже пошла в школу, ещё война шла, а я уже пошла в первый класс. «Наши войска освободили Венгрию. Город Будапешт!».
Вот это всё мы слушали с дедушкой вместе и этого не забыть никогда. Это осталось на всю жизнь, хотя я была ребёнком и мало чего я понимала. И хотя у нас не было игрушек, как мы потом говорили, чтобы кого-то разжалобить, радости жизни всё равно к нам врывались».
Целиком интервью со Светланой Немоляевой можно послушать здесь.