Среди самых популярных мест, в которые устремились российские мужчины после объявления о частичной мобилизации, столица Кыргызстана Бишкек упоминается, пожалуй, реже других. Однако, как оказалось, совершенно напрасно. По свидетельству Валерия Долженко, Бишкек сейчас – самая лояльная к россиянам столица в Центральной Азии, да, наверное, и во всём бывшем СССР. Блогер с большой теплотой отзывается о приютившем его городе:
«В целом в Кыргызстане всё ещё болеют за Россию, но далеко не все и без экзальтации. Приехавших слушают с пониманием. Здесь можно легально находиться бесконечно долго, достаточно каждые полгода продлевать регистрацию (делается за полчаса и за копейки, вас прописывают в резиновой квартире с ещё полусотней русских). Рубли меняют везде, кое-где даже карточки работают. Местные милы и доброжелательны, единственная претензия – из-за релокантов аренда жилья теперь стоит, как в Москве. Вслух, впрочем, её высказывают редко. Если одеваться и говорить как местные русские – то не высказывают вовсе.
Кыргызстан самая русифицированная (вернее самая советизированная) республика в Центральной Азии, в Бишкеке же это ощущение возводится в квадрат. По Союзу здесь часто ностальгируют, советский Фрунзе подчёркнуто отделяется от нынешнего Бишкека и нередко обрастает чертами утерянного рая. Подозреваю, старое название вполне могли бы и оставить, не будь фамилия Фрунзе настолько перпендикулярна всем правилам кыргызского языка (для начала, в нём нет звука «ф»). Дом-музей Фрунзе, однако, жив и здравствует, да и улицу Фрунзе пожалели. Основные улицы давно переименованы, но новую топонимику народ последовательно игнорирует. Стойкость языковых привычек в Бишкеке вообще поразительна. За последние тридцать лет в городе с ног на голову перевернулся национальный состав (русских и украинцев было больше половины, кыргызов – лишь каждый пятый, теперь наоборот и разрыв увеличивается), население удвоилось за счёт кыргызов из провинции, а русский язык как был повсюду, так и остался. Учить кыргызский в Бишкеке этически правильно, но нерационально: местные всё равно сразу переходят на русский. Хотя потуги ценят.
В бытовом и визуальном плане Бишкек больше всего похож на столицу большой внутрироссийской автономии, конкретно на Улан-Удэ. Примерно такая же городская среда, жильё, благоустройство, примерно столько же потёртых праворульных машин, уровень благосостояния сопоставимый. Стереотипного восточного хаоса мало, пряного обаяния Азии тоже, за махаллями, базарами и джихад-маршрутками пожалуйте в Ош и Жалал-Абад. В Бишкеке – микрорайоны, супермаркеты и Яндекс.такси. Сравнение с условной Самарой или Воронежем шести-семилетней давности тоже релевантно.
Много декоративного кыргызского колорита, которым компенсируют десятилетия уравниловки: вестернизированный город-миллионник рисует себя ставкой темпераментных кочевников. И если в Калмыкии или Бурятии похожие приёмы часто смотрятся натянуто и нелепо, то в Кыргызстане все эти орнаменты, юрточные интерьеры, образы воителей-батыров – способ украсить романтикой и эпосом собственный повседневный опыт. Нация по-прежнему кочует – обычно не от хорошей жизни, и всё же насмотренности среднего жителя Бишкека позавидует большинство россиян. Каждый встречный видел Москву и ещё полудюжину российских городов, каждый второй взрослый там работал или учился. Многие бывали на заработках в Корее или Турции. Столичная молодёжь тысячами уезжает учиться в Японию, Европу, Штаты, в ту же Россию – и как правило возвращается домой. В Бишкеке давно (и без хамских подсказок) знают, как победить пробки, запустить скоростной трамвай и построить урбанистический рай. Были бы нефть с газом – давно бы построили, но с дармовыми энергоресурсами Кыргызстану капитально не повезло…
… или повезло, потому как халявные нефтегазовые деньги развращают и часто сносят крышу. В Кыргызстане неоткуда взяться деспотии, которая сядет на трубу и проплатит всех силовиков на сто лет вперёд. Нет карикатурного сатрапа с прижизненными золотыми статуями. Если какой-то президент возьмётся перестраивать Бишкек под свои вкусы, то через год у него либо кончатся деньги, либо кончится президентство вместе с очередной революцией. Политической вольнице и бюджетной скудости сопутствует неписаная кыргызская норма: работает – не трогай. Торчат в городе советские партийные здания? Отлично, в них и заедем, вот как развалятся, тогда чего-нибудь своё и соорудим. Ездит троллейбус? Ну и пусть ездит. Говорят все подряд по-русски? Да пусть говорят, как перемрут, тогда и перейдём на кыргызский, чего людей насиловать зазря. Стоит обелиск с гербом Киргизской ССР на въезде в город? Подумаешь, ещё бульдозер гонять ради такой фигни. Сохранность архитектурной среды, да ещё и насыщенной мелкими советскими артефактами, в Бишкеке феноменальна. По привычке хочется дописать «спешите видеть», да только не заметно, чтобы на неё кто-то всерьёз покушался.
Вся эта девственная экосистема живёт в невиданном для России, величественном и коварном ландшафте. Бишкек стоит в тучной Чуйской долине, где прорастает любая палка. Крестьянам-колонистам, перебиравшимся сюда с конца XIX века из тесных центральных губерний, эти места казались раем. Усадебных садов в городе давно нет, чуть менее давно загублена сеть арыков, а Бишкек всё так же привычно утопает в зелени (любимое фрунзенское клише), скрадывающей дистанции, пространства, перспективы улиц, и вместе с ними – четырёхкилометровую стену Киргизского Ала-Тоо. К заоблачным вечным снегам подтягивается и сам Бишкек, незаметно набирая от северной до южной окраины метров триста высоты («верх», как и в Алматы, равен географическому «югу», что изрядно ломает мозги приезжим). Зимой горы сулят лыжные забавы, летом – прохладу ночных бризов. Правда, бризов теперь едва хватает на ближайшие предгорные районы, а центр мучается в вареве Чуйской долины – с противоположной стороны она тоже замкнута горами, и воздух греется, как в сковородке. Картинки зимнего смога, которым Бишкек обязан тому же воздушному застою, я уже как-то выкладывал. С экологией в столице беда, чем дальше от гор – тем воздух хуже и недвижимость дешевле. Кашляя и отхаркиваясь, низовые обитатели вспоминают, что самые гламурные верхние новостройки стоят на чудовищном сейсмическом разломе, и дышать становится чуть легче.
Есть популярное мнение, будто Бишкек – это неизбежное, но досадное недоразумение на пути к умопомрачительному Тянь-Шаню. Смотреть здесь якобы нечего, да в принципе не за архитектурой едут в Кыргызстан, и надо сказать, с древностями в республике объективно скудновато. Есть башня в Буране по пути на Иссык-Куль (для ленивых), есть караван-сарай в Таш-Рабате (для упёртых), есть мавзолей Манаса (в глуши и для местных, ну или кому вожжа под хвост попала, или в ком номад проснулся). В Бишкеке нет и этого. Пишпекская крепость, вернее казачий редут на месте срытой крепости кокандцев, напоминает скорее помойку с дизайнерским рельефом. Уездных домиков осталось чуть больше нуля. Всё остальное – советского времени, причём с большим креном на послевоенный период, т.е. чтобы воспринимать такой контент дольше дежурного фотостопа на главной площади, требуется некая перепрошивка взглядов и толерантность вкусов. Обнимать сталинские ампирные колонны все горазды, а много ли желающих приласкать облезлую панельку? Благо, нравы нынче смягчаются, за модернизмом Тбилиси или Еревана поклонники выстраиваются в очереди, следовательно, Бишкек свою пригоршню славы тоже заслуживает. Скучных столиц не бывает.
Итак, что тут есть. Есть каркас старого уездного Пишпека, города мелкого и невыразительного, но когда в 1924-м в кыргызской автономии выбирали столицу, другие претенденты оказались ещё хуже. Его квадратная планировка, примитивная и безотказная, ныне масштабирована на весь город, а центр Бишкека соответствует старому Пишпеку. Есть железная дорога (боковая ветка от Турксиба к Иссык-Кулю) с неизбежными складами и промзонами, когда-то опрометчиво пущенная вдоль южной кромки города. Но город был вынужден расти именно на юг, и теперь эта полоса отчуждения делит Бишкек ровно надвое, а все замыслы зарыть железку в тоннель сгинули вместе с Союзом. Есть – и это главная трагедия – гигантские пространства частного сектора («жилмассивы»), наследство эвакуации, когда под бараки и землянки пришлось отдать лучшие земли второго центра, вузовского городка, задуманного ещё в предвоенном генплане и в итоге так и не реализованного. Есть хрущёвские микрорайоны, которые убежали подальше от жилмассивов и поближе к горам. Есть микрорайоны брежневские – их втыкали уже где попало, зато с выдумкой. Есть современное, в основном турецкое строительство – мне глаз не режет, в Москве бывает пострашней. Что-то ценное водится во всех районах и во всех слоях, но гуще всего спрессовано в центре.
Центр Бишкека – совершенно недооценённый советский градостроительный парадиз, в основном хрущёвский по замыслу и брежневский по исполнению. Чуть потрёпанный, но а) не такой заросший, как в Алматы, где большую часть года архитектуры вообще не видно; б) даже близко не такой уделанный, как в Ташкенте, где всё было круче, а потом пришёл Каримов; в) разбавленный какой-никакой стариной. Здесь есть небольшой, но любопытный слой раннесоветского кыргызского модерна, придуманного маэстро Зенковым, автором верненского собора. Есть уютные этнические сталинки (опять привет Улан-Удэ), низкорослые из-за угрозы землетрясений и потому сентиментально-безобидные, но всё-таки пытающиеся выстроиться в ансамбли (тщетно, ибо всё опять утонуло в зелени). От того же времени остался диковинный, построенный с нуля в 1946 году кафедральный собор. Потом сменяется эпоха и центр переосмысляют как пространство прогулок, общения и творчества – даже правительственные здания одно время мимикрируют под прозрачные парковые павильоны. Страна и идеология будут тяжелеть и дряхлеть, непринуждённая лёгкость оттепельного кафе «Сонкуль» сменится многословной и многотонной мраморной тяжестью библиотеки имени Ленина, и всё же распад СССР город Фрунзе встретит в том виде, в каком рисовали Москву визионерские генпланы 1960-х годов, где вместо Замоскворечья шелестит парк, инкрустированный церквями. Центр Фрунзе тоже превратился в парк, живописно усеянный белоснежными объёмами театров, музеев и институтов. Всё остальное деликатно спряталось под листвой.
Свежеиспечённому Бишкеку не досталось той роскоши, что воздвигли Кунаев в Алматы и Рашидов в Ташкенте, соревнуясь друг с другом и одновременно с Москвой. Это другая весовая категория и другой уровень амбиций. От соблазна всё снести и взвинтить пафос удержало, во-первых, отсутствие денег, а во-вторых – (здесь начинаются догадки) попадание этой архитектуры в масштаб и в контекст. Она бывает массивна, но не так, чтобы раздавить зрителя до мокрого места. Она не лезет на авансцену и всегда, что в проектной графике, что вживую существует либо в кулисах зелени, либо под сводами гор, и эта сдержанность очень резонирует с кыргызским мироощущением, где природа суть первая святыня. Наконец, самое бурное строительство пришлось здесь на 1980-е годы, когда национальное вовсю вырывалось из объятий интернационального, поэтому, видимо, патриотический взгляд всё-таки считывает её как достаточно «свою» и не требует хирургических вмешательств. И просто красивой она тоже, разумеется, бывает. И красоты этой много – за полгода не успел всё обойти. Даже в фойе главного ЗАГСа не был, от которого местные в восторге, без всякой искусствоведческой зауми.
Две картинки, мой самый любимый бишкекский сюжет. Над университетской аллеей, мэрией и шпилями Чуйского проспекта в ясные дни парят горы. В дни пасмурные и мглистые их подменяет мраморный узор на северо-западном углу филармонии – том единственном, где образуется милый сердцу тянь-шанский ракурс. Никто не уйдёт обиженным!