Екатерина Максимова
Почему статистика фиксирует рост и насколько лукавыми оказались цифры, сколько лет страна может протянуть в таком режиме — в интервью «Новым Известиям» объяснил кандидат экономических наук Николай Кульбака.
-На недавнем совещании кабмина прозвучал призыв: стране нужно устойчивое потребление внутреннего спроса, но в рамках ориентира ЦБ по инфляции. А как это сделать, если все ключевые индикаторы потребления уже почти год в минусе?
-Внутренний спрос — это же не только потребительский. Накачивать его можно и за счет государственных расходов.
Примерно также, как в Советском Союзе, когда потребление со стороны населения было низким, а государственные инвестиции (просто частных не было), напротив, были очень высоки. То есть всё шло в развитие государства. Такой вариант возможен.
-То есть инвестиции в строительство новых «заводов, газет, пароходов»?
- Да, в том числе и в развитие промышленного сектора. В целом понятно, почему со стороны власти сегодня декларируется необходимость устойчивого потребления внутреннего спроса.
Грубо говоря, для того, чтобы экономика росла, надо, чтобы спрос внутри экономики рос. Это понятно и с этим никто не спорит. Точно также как никто не спорит с тем, что этот спрос не должен расти очень быстро, потому что в противном случае мы будем иметь инфляцию.
Получится это или нет — это вопрос другой. Государственные органы могут контролировать бюджет, они могут контролировать опять же государственные инвестиции. Но ни частные инвестиции, ни, собственно говоря, потребительские расходы они контролировать не могут, и в этом проблема такой вот озвученной 29 марта задачи.
- Нынешний кризис потребления один из сильнейших за последние два десятка лет. Розничные продажи падают в темпах 9% годовых. В сегменте розничной торговли годовой спад -7.8%. Непосредственно непродовольственные товары -12,3%, а продажи продовольственных товаров снизились до -2,4%.
- Да, люди сократили свое потребление. Данный индикатор нам показывает, что, безусловно, снизились реальные доходы населения.
И еще это говорит о том, что россияне просто пытаются каким-то образом свои деньги превратить во что-то более, скажем, безопасное. Например, вложить в покупку долларов или евро. Варианты разные. Поэтому здесь, конечно, ситуация не такая легкая.
У нас даже по официальным цифрам ВВП упал меньше, чем упали потребительские расходы. То есть государство увеличивает свою долю, государство занимается заказами, производством, но люди потребляют меньше. Это то, что показывает статистика.
- А переход на государственные инвестиции — это знак равенства с плановой экономикой? Мы услышали анонс перехода на такую модель?
- Нет. Многие думают, что если государство возьмет всё на себя, то это будет плановая экономика, но это не совсем так. Основная концепция плановой экономики заключалась в том, что при такой модели планировались цены. То есть цены были не рыночные, а определялись государством, некоторыми, якобы, расчетами, а на самом деле, конечно, не расчетами.
Да, при плановой экономике государство занималось распределением ресурсов. Рынка не было. И до тех пор, пока государство не начнет регулировать цены, у нас плановой экономики точно не будет. Потому что это будет сразу означать разбалансировку рынков и проблемы с дефицитом и затовариванием. Это неизбежная вещь.
- Вице-премьер Татьяна Голикова отчиталась, что 3,6 млн человек вышли из границы бедности благодаря социальным мерам поддержки. Это рекордная цифра по сокращению числа нищих россиян? Так резко число бедных в России сокращалось последний раз 20 лет — в 2003 году.
- Здесь, конечно, есть определенное лукавство. Оно основано на том, что у нас демографическая статистика, к сожалению, очень ненадежная. Последняя же перепись населения вообще такого качества, что демографы этими данными не пользуются.
Но в чём-то она права. В том, что за последние годы в принципе увеличилась поддержка населению, малоимущему прежде всего: это и выплаты на рождение ребенка, это и маткапитал, это и помощь многодетным семьям. Вот это всё — довольно большие объемы, которые помогают людям выйти из бедности. По крайней мере, по статистике. Это первый момент.
Второй момент заключается в том, что граница бедности в России достаточно низкая, и по-хорошему ее надо довольно сильно сдвигать вверх. Но это уже другой вопрос.
Вопрос того, где мы будем проводить эту границу, даст нам то количество людей, которые находятся за чертой бедности. А если миллионы семей получат по 10 тысяч на ребенка, то вот вам и уже миллионы семей вышли за черту бедности.
- По данным Росстата, мы как будто и не беднеем: реальная заработная плата выросла на 0,3%, на 0,6%… А за последние пять лет, отметила Голикова, рост реальных зарплат превысил 22%.
- У правительства есть данные по реальной заработной плате по тем секторам, по которым у них есть данные. У них же нет данных по всей вообще стране полностью. Где-то есть серые выплаты. Где-то, например, отчитываются тем, что зарплаты выросли, а людей переводят на сокращенный рабочий день, или уменьшают количество людей. Схемы разные есть.
Поэтому говорить о том, что реальная заработная плата у людей выросла… Статистически, может быть, выросла, а реально люди богаче жить не стали. Сильно беднее тоже нет, но богаче — точно не стали.
- Реально располагаемые доходы в середине 2022 года планомерно сокращались, а по итогам четвёртого квартала 2022 года зафиксирован рост 0,8%. Как это объяснить?
- Во-первых, по уровню реальных располагаемых доходов мы точно находимся ниже уровня 2014 года. Во-вторых, когда подводится год, то в последний момент впихиваются какие-то суммы, которые надо было срочно потратить, срочно сделать, закрыть проекты.
То есть в какой-то степени, может быть, да, есть небольшой рост. Другое дело в том, что опять же проверить эту статистику мы не можем. Потому что регионы пытаются отчитаться хорошо, губернаторы пытаются отчитаться «на отлично». Никто не говорит о том, как эти деньги реально расходовались. Проверить это до конца сложно.
Счетная палата периодически говорит, что деньги в большом количестве тратятся не туда и не так. В общем, это такой бесконечный круг проблем, который очень сложно решать.
- Но пока по совокупности статистических данных вроде бы все и неплохо. Или это все ж лукавая статистика?
- Скажем так: если и лукавая, то не сильно. ВВП могли подкрутить процента на два, инфляцию тоже могли подкрутить на несколько процентов. Это вполне могло быть, да. Потому что здесь методиками можно легко это сделать. Поэтому реально, скорее всего, спад всё-таки поглубже, а инфляция — чуть побольше. Но это как считать.
- А какой класс самый пострадавший?
- Средний класс, потому что это как раз те люди, которые старались зарабатывать на росте доходов, на новых видах услуг, на каких-то современных способах производства, включая программирование и так далее. У них и возникло больше всего проблем.
Малообеспеченным помогало государство, крупный бизнес себя как-то сам вытянул, а средний класс — просел. Не считая чиновников, конечно. Прослойка среднего класса итак была небольшой, а, а стала еще меньше.
- На сколько процентов, как думаете?
- Вот это очень сложно сказать. Если говорить о конкретных процентах, то я не думаю, что это большие объемы, но мы не знаем ни количество миграции за границу, ни количество релоцированных бизнесов. Поэтому здесь статистика очень ненадежная пока.
- К концу первого квартала дефицит федерального бюджета превысил 4 триллиона рублей, то есть выше показателя, запланированного на весь 2023 год. Министр финансов Силуанов объяснял это большим объемом авансовых платежей и заверил, что далее ситуация заметно улучшится.
- Дефицит растет. Говорить, что он аховый — я бы, наверное, не стал. Да, он серьезный для России — с таким дефицитом страна жила только в девяностые годы. Но говорить о том, что этот дефицит является чем-то сверхъестественным, не стоит. Есть огромное количество стран, которые живут с большим дефицитом и ничего не происходит.
Проблема тут не в том, что будет дефицит (а он будет выше запланированного уровня), а в том, что его реально закрывать можно будет, скорее всего, только с помощью печатного станка. То есть чем больше будет дефицит, тем больше надо ждать инфляции в целом.
- Силуанов впервые сказал вслух: наши граждане будут одни из основных инвесторов. Вопрос пока только в том, какими финансовыми инструментами предложат воспользоваться россиянам.
- Скорее всего, это будет какая-то разновидность облигаций. По крайней мере, об этом уже речь идет. И это вполне привычный инструмент для стран.
Но здесь самая большая проблема будет заключаться в том, как убедить людей покупать эти облигации. Если это будет сделано рыночным образом, то в принципе ничего страшного не будет. Если это будет сделано добровольно-обязательным образом, как это было в советское время, то это будет хуже. Но это пока сказать сложно. Теоретически могут заставлять в крупных госпредприятиях людей подписываться на эти облигации. Такое вполне возможно. Будет ли это использовано? Сказать пока сложно.
Но еще большая проблема-то заключается даже не в том, что нужны деньги (а Силуанов прав — деньги в стране есть), а в том, что их невыгодно вкладывать в российскую экономику, потому что никто не может предсказать, что это принесет доходы. Деньги вкладывают в том случае, если они приносят доходы. И если бы российская экономика представляла бы инвестиционный интерес, то есть, грубо говоря, ты вкладываешь 100 рублей и через какое-то время гарантированной получаешь 110 рублей, то отбоя бы от инвесторов не было.
Но в российской экономике очень высокие риски и очень невысокая прибыль. И существование этих двух параметров делает невыгодным инвестирование в Россию. По большому счету, инвестируют куда угодно. Инвестируют даже в самые бандитские режимы Африки, но там доходность должна быть очень большая. Общее правило никто не отменял: чем больше риски, тем больше должна быть доходность. А у нас риски высоки, а доходность низкая, поэтому никто не собирается вкладывать. И уж точно без принуждения никто особенно вкладывать в Россию не собирается.
- Для этих целей собираются внедрить новый тип инвестиционных счетов для физических лиц?
- Да, в правительстве пытаются придумать какие-то инструменты. Как они это реально сделают, мы пока не знаем. Вариантов много, и они наверняка еще обсуждаются. Поэтому увидим.
- Но точно будет?
- С очень большой долей вероятности.
- А чем вы объясните такие благоприятные прогнозы по инфляции?
- Понятно, что ее немножечко рисуют. Я об этом сказал выше. Второй момент. Инфляция же возникает в том случае, когда у вас много денег и мало товаров. А если у вас меньше становится и товаров, и денег, то инфляция будет невысокая.
Возвращаемся к уже сказанному: доходы у людей падают, а раз у людей падают доходы, значит, бизнес не будет повышать цены. Посмотрите — в магазинах, в принципе цены-то не очень растут. И причина очень простая: покупательский спрос падает. А если поднять цены, как хочет бизнес, то тогда вообще никто брать не будет. Поэтому инфляции и нет как таковой.
- Как, если очень коротко, вы бы описали текущую экономическую ситуацию в России спустя год проведения СВО?
- Основной сценарий для России — это стагфляция. То есть это ситуация, когда у вас одновременно присутствует стагнация, то есть сокращение объема производства, и инфляция.
А это — не очень хорошая вещь, потому что бороться с ней крайне сложно по той простой причине, что если вы хотите подстегнуть производство, то это делается методами, которые ускоряют инфляцию, а если вы хотите бороться с инфляцией, вы будете тормозить производство.
То есть одновременно вы не сможете решить и ту, и другую задачу. Поэтому бороться со стагфляцией, повторюсь, очень сложно.
Решать ее можно только увеличением сотрудничества с зарубежными странами, увеличением экспорта и импорта, открытием границ, свободной торговли, но пока мы такого прогноза, естественно, с вами и не видим.
- А как долго в такой ситуации страна может держаться?
- Если ничего не произойдет, то два-три года — вполне может быть. При условии опять же, что не будет регулирования цен. Если начнется регулирование цен, всё может случиться намного быстрее, сложнее и очень по-разному. Там вариантов очень много.
- А если ничего не изменится?
-А дальше… Дальше будет либо маленький подъем, очень небольшой, либо бултыхание где-то на том же уровне, на который мы спустились.