Московский филолог, преподаватель литературы Михаил Павловец решил перечитать роман Николая Островского «Как закалялась сталь», поскольку это произведение впервые с советских времен вернулось в школьную программу. И вот что обнаружил преподаватель в одном из главных фрагментов романа:
«Какая нелегкая затянула сюда Артема? Теперь ему до смерти не выбраться. Будет Стеша рожать каждый год. Закопается, как жук в навозе. Еще, чего доброго, депо бросит, – размышлял удрученный Павел, шагая по безлюдной улице городка. – А я было думал в политическую жизнь втянуть его».
Это мысли Павла Корчагина, когда он навестил своего обзаведшегося семьей брата. И здесь же рядом - знаменитое, когда из дома брата Павка отправляется на кладбище, где похоронены его товарищи по борьбе, - его мысли на «братском кладбище»:
«Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не была мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое, чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-нибудь трагическая случайность могут прервать ее».
- Зачем это произведение возвращается в школьную программу? Мне кажется, люди, которые это предложили, не читали романа! Какие ценности оно навязывает? Разве мы сейчас не говорим о традиционных ценностях? о ценностях семьи, многодетности? Здесь же ненависть к детям, семье, быту!
Это не мои слова - эти вопросы были заданы мне журналисткой городского телеканала, вполне лояльной, но желающей «у специалиста» узнать - как можно в школе давать произведения, наполненные презрением к священникам, к предпринимателям, к семье, наконец - к отношениям с девушками!? И никак не сходились у нее концы с концами, никак не сходились - даже с моей помощью: ей нужны были какие-то другие, не такие неприятные, не такие безыллюзорные ответы.
Я вижу тут угрозу: формирование такого типа мировосприятия, при котором человек реактивно реагирует на внешние раздражители, не имея единой сетки координат, в которую он мог бы поместить происходящее… Вот вроде того, что являла собой моя собеседница: она многое подмечала такого, от чего мне хотелось орать - но любой следующий факт она могла оценить фразой «это - другое», и получалось, что ничто ни с чем не связано и ничто ни с чем нельзя сравнивать, мир - расщеплен, атомизирован, от нас в нем ничего не зависит, ничего исправить нельзя, надо просто жить, по возможности - не парясь и реагируя только на то, что уже ломится в двери твоей квартиры…»
Реакция читателей была однозначной: это действительно проповедь человеконенавистничества, и было бы преступно навязывать ее детям.
К примеру, Борис В. пишет: «Это то, о чем я давно говорю. Бродят голые люди, днем с фонарём, и отчаянно ищут хоть какую-нибудь одежду, то бишь идентичность, один остатки фрака напялит сверху ватника, другая рваное бальное платье поверх засаленного халата, так они и живут, с иконами, красными флагами и улыбкой Гагарина…»
Впрочем, нашлись у автора и слова утешения:
«Богатая традиция педагогической имитации, симуляции и даже прямого саботажа избавят детей от знакомства с этим текстом иначе чем через учительский пересказ или краткого изложения его фабулы в учебнике - так я утешал журналистку. Школьный курс литературы давно уже не предполагает чтения литературных произведений. Все эти книги будут изучаться - как изучается в школе античная мифология - в кратких пересказах и анекдотах… а в таком виде они точно теряют свою силу - если, конечно, обладают ей…»