"Казнь в эфире". Для чего "Мужское/Женское" транслируют человеконенавистничество?

Анна Снежина

Но с каких пор публичная ненависть решает хоть одну чью-то беду?

Для селения с четырнадцатью тысячами жителей в 1000 километрах от МКАД приезд «Первого канала» – большое событие, которое будут обсуждать друг с другом еще долго – посвящать тому телефонные разговоры, обсуждать на семейных застольях да на пятничном рынке на центральной площади.

В московскую же студию к ведущим Юлии Барановской и Александру Гордону в это же время прибывает главная героиня выпуска – 41-летняя Алена Ермилова. Сюжет озаглавливают «Миллионерша».

Героиня – типичная для этой передачи груша для битья. На нее все кричат, когда выходят из-за кулис, оскорбляют, учат, как жить. Она и сама в сердцах покидает студию, но возвращается. Целевая аудитория хватается за голову, глядя на опустившуюся женщину, горячо осуждает благодаря подогреву ведущих и непременно бранится, плюя в экран.

«С чем вы к нам приехали, что случилось?» - начинает выпуск Барановская.

Очень сильно потрепанная жизнью многодетная мать со слезами на глазах и дрожью в голосе начинает свой рассказ.

У 41-летней Алены Ермиловой из Удмуртии умер муж в зоне СВО и теперь она боится, что у нее отберут их трехлетнего сына. Сестра погибшего хочет забрать племянника себе на воспитание, обвиняя Алену в том, что она непутевая и пьющая мать и грозясь лишить родительских прав.

Алену позвали на передачу, чтоб благодаря общественному резонансу уличить родственников мужа в корысти. Родные покойного мужа практически не общались с ними и не проявляли интереса к ребенку, пока на горизонте не замаячили 5 миллионов «гробовых».

Алена пришла в студию доказывать свою материнскую любовь и попытаться побороться за квартиру, которую на ее деньги купили родственники мужа, но жить ее туда не пустили.

Но всего за час по классике жанра героиню превращают в проститутку и алкоголичку. Еще при жизни муж Саша хотел развестись и отсудить ребенка себе, вопит сестра. Всех детей у Алены нужно забрать и раздать по приемным семьям – к этому лично призывает Барановская, тут же порываясь собственной персоной заявиться в Удмуртию и заставить местных чиновников опеки лишить мать родительских прав. Другие гости студии – эксперты призывают Алену немедленно в доказательство материнской любви отписать квартиру в пользу трехлетнего сына. «Вы готовы? Вы готовы?!» – давят эксперты. Тут же сидит нотариус на подхвате. «Вы готовы отписать квартиру сразу после передачи?»

Ошалевшая от 180-градусного отклонения от сценария мать, приехавшая сражаться за сына, нервно трясет головой: «Готова, готова, хоть сейчас», только сына, мол, не забирайте. В кульминации в студию заявляется старшая дочь героини, которая публично от мамы отрекается (правда в соцсетях у этой дочери мы видим, как она выкладывает фотографии «любимой мамулечки» и всячески нежно о ней отзывается).

Алёна Ермилова из Удмуртии, конечно, не святая.

Ранние нежелательные беременности. Черные запойные полосы. Двоих старших детей у женщины отняли, лишив родительских прав, об их судьбе Алена ничего не знает. После этого родилось еще пятеро детей, от разных мужчин. Отсидела в тюрьме за воровство, вышла.

С последним мужем Сашей вся брачная жизнь происходила исключительно на зоне, в комнатах для свиданий. Так и зачали сына. Саша отправился на спецоперацию прямо из колонии, так и не освободившись. Зато раньше Саши освободился и вышел на волю его сокамерник наркоман Миша, с которым Алена зачала самую младшую дочь, будучи еще замужем за Сашей.

Алена получает от государства по детским пособиям и по выплатам по потере кормильца ежемесячно около 75 тысяч рублей (при средней зарплате в поселке в 10-15 тысяч рублей). За погибшего мужа она получила 5 миллионов рублей.

4 миллиона сходу доверила объявившимся родственникам мужа и их риелторам - на покупку квартиры, которая впрочем, как оказалась, куплена всего за 2 миллиона 480 тыс. рублей (58,6 кв м.). Куда «положительные родственники» дели оставшиеся полтора миллиона рублей, Алена у них даже не спрашивала. Побывав в своей новой городской квартире всего один раз, больше туда возвращаться не захотела. Городские родственники и без нее там неплохо обустроились, а при Алёны на пороге сразу вызвали инспекторов по делам несовершеннолетних.

Оставшийся миллион Алена потратила, как она говорит, на личные нужды. Что за личные нужды такие, с пристрастием выясняла вся студия. Важно, что доказательств пьянства, по крайней мере за пару последних лет, Алене за весь выпуск так никто и не предъявил.

Алена с четырьмя детьми вернулась в свою деревню. Живут они в разваливающемся деревянном бараке, без удобств. Воду носят с колонки, для тепла топят печь.

Разваливающийся барак выделила семье в качестве льготного жилья администрация села. Администрация же конфисковала у семьи доставшуюся по наследству благоустроенную квартиру – якобы за долги.

Вы уже чувствуете ненависть к героине? Гулящая. Пьяница. Да какая ж из нее мать. Да зачем вообще рожать, если не можешь о детях заботиться. Что за философия такая – дал бог зайку, даст и лужайку?! Безответственная. Все деньги полученные промотала. Безмозглая. Ровно эти реплики, да еще и похлеще оскорбления – «очкастая курица», «*****вошка» - сыпались на героиню во время съемок со всех сторон.

«Я бы хотел, чтоб прокуратура, обладая властью как надзорный орган и законный представитель детей, сама бы вышла в суд просто, а органы опеки подтянутся», - выходит со своим резюме Гордон.

«Мы не нашли никого, кто сказал бы о вас хоть что-то хорошее», «Срочно надо изымать детей и лишать ее родительских прав», «Мне честно вам нечего сказать, вот искренне говорю. Потому что всё, что буду говорить – впустую, в никуда. Зачем мне тратить своё время?» - бросает напоследок Барановская, обращаясь к Алёне, демонстративно разворачивается и уходит за кулисы.

Финальный кадр – на диванчике в студии сидит обмякшая героиня, вероятно, обманутая на этот раз продюсерами передачи. Приехала отвоевывать одного ребенка, а за минуты растеряла всех.

У Алены нет родных, нет мужа, нет друзей, «никто не может сказать о ней хоть что-то хорошее», и она, скорее всего, только что лишилась детей.

Легко поддаться эмоциям толпы и рефлекторным чувствам. И я бы как зритель шоу и содрогалась, и замирала, и ужасалась падшей женщине, если бы … не росла всё детство с Аленой Ермиловой в одном дворе.

Да, я ужасно предвзята по отношению к этой «падшей женщине». Но вы знаете, падать и катиться кубарем вниз ей особо не с чего было. Пьедесталов, подиумов, да даже табуреточек для этой девочки, а потом девушки никто никогда не вздвигал.

Прекрасно помню эту семью, и не верю, что в той истории от осинки могла бы родиться апельсинка, даже если бы очень-очень того захотела.

Девочка Алена родилась в неблагополучной уже в нескольких поколениях семье. Ее мать жила со своей матерью до кончины последней в их однокомнатной квартире. Потом Алёна со своей матерью жила в этой же квартире до ее смерти. У мамы - тела в наколках. Сидела. Будет сидеть за воровство еды и Алёна.

Вечно грязная комнатушка, пропитанная дешевым сигаретным дымом, и женские судьбы тут из поколения в поколение замыкаются в один круг. Посуда бьется с криками на всю улицу. Отцов и мужей там никогда не было. Были приходящие одноразовые особи мужского пола. Алена так и получилась – за шторкой в однокомнатной квартире. Потом в этой же квартире ее подростком изнасиловали.

Кроме нищеты, вечной нужды, насилия, несчастий и горя эта девочка в своей жизни ничего толком не видела. Школу она прогуливала, спасая вечно бьющуюся в истерике и пьяном угаре мать или загораживая ее собой от мужских кулаков, ведь, как и все дети, свою маму Алёна любила.  

Друзей у Алёны не было и завести их было нелегко. У этого ребенка во дворе было прозвище «воровка», и родители из других семей своих детей пытались всячески от воровки оградить. Если воровка приходила играть на детскую площадку, мам и пап с другими детьми с этой площадки как ветром сносило.

Какое-то время Алёна пыталась напрашиваться к другим детям из двора на дни рождения. И ко всем она приходила с одним подарком – чупа-чупсом, которые в конце праздника забирала и уносила с собой, потому что ее домашний фонд мог позволить только многоразовые подарки. Естественно, вскоре дети во дворе и сами не очень-то хотели иметь такую подружку. Да и родители вечно подпевали: «Не водись с ней, она испорченная, будешь водиться – сама испортишься».

Однажды Алёна захотела завести котёнка, хозяева позвали ее на знакомство с пушистым комочком. Девочка очень хотела котёнка, но его отдали другим. Алене в лицо заявили, что не желают животному несчастной жизни.

Бесконечные перебирания специфичных мужчин и беременности ото всех из них – такой отчаянный, жалкий и наивный поиск любви... Другой любви ей не показывали. Надежных привязанностей, как говорят психологи, не сформировалось.

Я не вижу вообще никаких просветов и зазоров, через которые Алёна могла бы выбраться, вырваться из этой «родовой травмы». Не вижу мест и сообществ, где Алёне показали бы другой путь. Фундамента тут не было (и не могло быть), и ожидания морализаторов на этот счет - обыкновенное невежество. 

У меня есть детское фото с Алёной. Смотря на эту девочку на снимке, я понимаю, что она отдала бы всё на свете за то, чтоб у нее было другое детство. Был бы папа. Более удачливая семья, достаток, чтобы мама не пила бы так часто водку и не водила б домой за шторку посторонних дяденек.  Эта девочка совершенно точно хотела бы ходить на кружки и спортивные секции, как другие девочки из двора, да только стоило это каких-то денег, а у мамы с бабушкой денег на такое нет. И вот девочка уже крепко за бортом этой жизни. 

Дети Алёны, к сожалению, тоже по неволе закрутились в этом колесе неблагополучия и стали повторять мамину судьбу. 9-летняя дочь заживо воспламенилась (играла с зажигалкой), двое младших подолгу остаются одни.

Я не говорю, что детей не нужно спасать. Нужно. Но я также знаю, что Алёна искренне не понимает, за что хотят отнять детей. Ей кажется, что она любит их настолько сильно, насколько только способна, и делает для них всё, что только может – уж точно больше, чем ее собственные мама и бабушка. Другой модели семьи у нее нет, и те страх и ужас, которые видят другие люди, для нее - совершеннейшая норма.

Очевидно, что Алёне больше всего на свете нужны поддержка и любовь, реабилитация, помощь в преодолении посттравматического стрессового расстройства, а не всеобщее публичное порицание. Ее жизнь – ад с самого рождения. Преждевременная смерть ее личности – наша беспомощность.

Алёна взрослела в девяностые. Я абсолютно уверена, что если бы в ее квартале был кабинет или комнатушка с добрыми людьми, куда можно было бы прийти – покушать, согреться, сбежать от семейных метаний посуды, а главное поговорить о том, что происходит в семье – ее жизнь могла бы действительно сложиться по-другому. Квалифицированная помощь, понимание, как выбраться из этой «колеи», и вообще понимание, что ее семья – это совсем не норма, и любви там никакой нет – вот, что было действительно нужно этому ребенку и тысячам других детей.  

Я чувствую к этой девочке с фото одну только безграничную жалость. А из сегодняшнего дня мне хотелось бы, чтоб государственные бюджеты выделялись на такие кабинеты и комнатушки с добрыми тетушками, а не на карательные структуры. Что могут органы опеки, кроме как отобрать, наказать, лишить? Телевидение – обещать помочь, но кинуть, клеймить со всех сторон (хочешь гонорар - терпи), покрыть позором, задавить осуждением. Коллективное заклёвывание одной слабой измученной женщины да никак не запачкает их белое пальто…

Почему же наши государственные институты запрограммированы только годами наблюдать, а затем разгребать последствия запущенных семейных драм - и обязательно дубинкой. Любовь и забота превентивно, как видится, намного эффективней.