Не секрет, что многие, не сведущие в гуманитарных науках люди, готовы отрицать доказанные учеными вещи в пользу разного рода «метафизических» теорий, в том числе, конечно, и теории этногенеза, которую изобрел наш соотечественник Лев Гумилев. Понять их можно: куда приятнее вместо скучных цифр и миллионов фактов списать развитие человечества на некую «пассионарность», которую ничем не измерить… И они считают это нормальным, поскольку все люди разные, а стало быть и способы познания у них тоже различаются. Сетевой аналитик Николай Кульбака попробовал в своем блоге в очередной раз разоблачить антинаучный подход к истории, который использовал Гумилев, а следом и многие его поклонники:
«Эпиграф: Летят Петька с Василием Иванычем в самолете:
— Петька, прибор?!
— Тридцать!
— Что «тридцать»?
— А что «прибор»?
В который раз приходится сталкиваться с фанатами «пассионарной теории этногенеза», предложенной Львом Гумилевым. И каждый раз приходится искать аргументы, которые смогли бы убедить ее сторонников хоть немного задуматься о том, во что они верят.
Конечно, профессиональные историки давно нашли огромное количество конкретных ляпов и допущений, сделанных Гумилевым. Наверно, с их точки зрения Гумилевская история выглядит как какой-то мир альтернативной истории, действующий в декорациях реальной Земли. Но я хочу взглянуть на это с точки зрения человека, много лет занимающегося экономикой и смежными с ней науками.
Когда мы исследуем какой-то объект, первое, с чем мы должны определиться, это с тем, какими параметрами он описывается. Затем мы должны понять, какими данными мы располагаем, и насколько они точны. После этого, если у нас есть гипотеза, мы превращаем ее в модель, закладываем в нее имеющиеся данные и проверяем, насколько наша гипотеза выполняется. Если она не выполняется, мы либо разбираемся с данными, либо с моделью, либо с гипотезой.
Но вернемся к экономике. Одна из самых обсуждаемых тем в течение десятилетий – это проблема экономического роста. У меня на полке стоит толстенный двухтомник Дарона Асемоглу со скромным названием «Введение в теорию экономического роста». В чем же проблема? Она состоит в том, что хотя в мире вроде бы много стран (193 государства-члена ООН), но с точки зрения статистического анализа этого крайне мало для надежных выводов. Если бы речь шла всего лишь об одном параметре, влияющем на экономический рост, то, наверное, такого количества стран было бы достаточно (по крайней мере, для не очень сложной модели). Но таких параметров очень много, а это значит, что даже если бы мы имели полные данные по всем странам для каждого из этих параметров хотя бы на протяжении нескольких столетий, то все равно не смогли бы построить для такого количества стран качественную модель.
Еще одна проблема состоит в том, что для развитых стран более или менее качественные статистические данные появились лишь в XIX веке, по многим странам – в XX веке, а по некоторым их нет и сейчас.
А если мы начнем забираться вглубь веков, то там точные данные просто не существуют. Есть методики, позволяющие восстановить значения ВВП для прошлых столетий. Этим занимается большая международная команда исследователей, опубликовавшая данные ВВП для разных стран, начиная с 1 года нашей эры. Но если посмотреть последовательно на все опубликованные версии этих данных, то мы увидим, что от версии к версии цифры для одной и той же территории меняются. Они меняются, потому что появляются новые данные, совершенствуется методика, находятся ошибки и неточности. И таких групп исследователей много. Недавно была опубликована предварительная оценка ВВП для Российской империи с 1690 по 1880 годы. Возможно, через несколько лет она будет уточнена, как уточнялись несколько раз (да и сейчас продолжают уточняться) данные по ВВП Советского Союза.
Еще одна большая проблема – территория государств. Далеко не всегда мы можем точно определить, какой регион контролировался каким древним государством. Те же самые границы древнерусских княжеств нарисованы весьма условно. Не было между ними ни застав богатырских, ни будок с полосатым шлагбаумом. Да, в общем, и время появления конкретного государства – весьма спорная величина. Определять ее можно по-разному, в зависимости от того, что понимать под термином государство. Но даже если мы определимся с точкой отсчета, то встанет другой вопрос – а когда это событие произошло? В древние времена датировки событий не всегда точны, а иногда и просто бывают придуманы. Добавим, что и численность населения хорошо подсчитывается только последние пару столетий.
А теперь посмотрим на теорию Гумилева. Есть некий плохо определенный параметр «пассионарность», который никак не измеряется, есть мифические пассионарные толчки. Есть набор государств, для которых якобы все это выполняется. Но мы никак не можем измерить уровень пассионарности, поскольку нет точного понимания, что это такое. Кроме того, точки на шкале истории, в которых нам надо как-то эту пассионарность оценивать, отстоят от нашего времени иногда на 2-3 тысячи лет, и точность их определения может быть плюс-минус несколько столетий.
В итоге возникает конструкция, которую, с одной стороны, невозможно проверить на реальных данных, а с другой, при известной доле воображения и допущения, можно увидеть везде. К науке это, конечно, не имеет никакого отношения. И если понимать под альтернативной историей не художественные произведения, а конструирование мира с несколько измененными правилами игры, то теория Гумилева точно попадает в это направление. Это действительно очень интересное и небесполезное направление. Оно заставляет думать, интересоваться историей, анализировать факты, но это не наука.
Беда российских читателей состоит в том, что зачастую людям, выросшим на такой же красивой, но столь же неверифицируемой марксистской теории общественно-экономических формаций, сложно понять, почему марксистскую теорию нельзя заменить идеями Гумилева.
Почему-то многие профессионалы инженерного труда не всегда понимают, что в общественных науках тоже нужно все измерять, только делать это намного сложнее, чем использовать штангенциркуль и осциллограф. Но и экономисты, и историки, и социологи, и антропологи без измерений давно уже не работают. И это правильно…»
В многочисленных комментариях читатели согласились с автором в том, что гумилевские идеи стали очень популярными в околонаучных и даже научных российских кругах. Причем не только в исторической науке. Так, Борис Тулуков пишет:
«С другой стороны, само понятие довольно прочно вошло в исторический бэкграунд, особенно в популярный - в лекциях, очерках. Даже у не адептов Гумилева вы можете встретить понятие пассионарность - как некое социально-психологический феномен, хорошо описывающий определенный тип людей. А как некая научная теория истории, на которую Гумилев претендовал, гумилевский пассионарный этногенез не выдерживает критики и вообще бесполезен (как впрочем и любая другая теория истории).
Сам видел неоднократно, даже когда напрямую критикуют самого Гумилева. Повторю сам термин довольно удобен, пассионарный тип людей действительно встречается в источниках. Вот яркий пример когда историк (наш знаменитый индолог Алаев) так и хочет сказать "пассионарность", но тогда еще Гумилев не был так популярен: "...Да, жажда обогащения «рыцарей первоначального накопления» была безграничной, но все же ею одною нельзя объяснить энергию и настойчивость, проявленную англичанами на ранних этапах проникновения в Индию, когда они, еще не думая о возможности покорить огромный субконтинент, все же лезли и лезли вперед, утверждались в Калькутте, подчиняли Бенгалию, а затем Бихар и Ориссу.
Здесь играла роль психологическая обстановка того времени, искреннее убеждение в том, что лучшей дорогой для юноши является участие в великих предприятиях нации, что напряжение всех физических и духовных сил — нормальное состояние человека. Культ «сильной личности», «сверхчеловека» зародился в Европе именно тогда. Авантюризм был модным словом положительного содержания, примерно однозначным современным «героизм», «самоотверженность»." Казалось бы, слова нет, а тип людей вполне себе по Гумилеву…»
Но еще более забавно, что даже среди читателей Кульбаки нашлись приверженцы гумилевских методов. К примеру, Илья Балашов, который возражает автору:
«Для меня экономика выглядит скорее шаманством, чем наукой. Так же, как и социология, да и вообще большинство гуманитарных "наук". Именно из-за невозможности проводить нормальные измерения по множеству параметров.
С одной стороны явно наблюдаются закономерности, которые можно и нужно измерять, а с другой степень влияния разных сюрпризов от неучтенных факторов выбора поэтов для литературы начальной школы до черных лебедей...
Потому идеи Гумилева выглядят вполне адекватными на тот уровень развития знаний, так же, как и множества иных (например расы, ныне отвергнутые). Тем более, что роль личности в истории в малых сообществах имхо выше, чем в больших.
P.S. В институте был курс аналитической химии, и оказалось, что даже просто измерить концентрацию NaCl в растворе - часто нетривиальная задача.
Я не экономист и мое образование в экономике ограничено несколькими сотнями часов в АНХ. По сути ликбез...
Пару десятков лет довелось заниматься корпоративным управлением и везде видел те или иные попытки наладить получение адекватной информации (нужной, точной и вовремя) о реальном состоянии дел. Одна из проблем была - саботаж на всех уровнях.
Как экономисты измеряют влияние кумовства, коррупции, серой и черной экономик, ложь в статистической отчетности?
Наверно существуют методики позволяющие косвенно прикинуть порядок влияния этих и других факторов, но по сравнению с материаловедением или аэродинамикой это прекращает выглядеть точной наукой…»