Сказка еще не стала былью: почему власть в стране нельзя назвать тоталитарной

Сергей Митрошин

До сих пор в широко распространенной фобии «может ли он повториться?» было много искусственного, вроде городского ужастика, а в оценке «уже наступил» - заведомая провокация и оскорбление правящего класса. Однако по мере нарастания общественного конфликта версия «37.2» уже не кажется совсем фантастичной. Стенки между эпатажным прогнозированием и наступающей реальностью начинают стираться.

Что схожего в сравнении эпох

Прежде всего, бросается в глаза схожесть массовости вовлеченных в репрессивные интенции власти.

В «37.1» общество (если его можно назвать обществом, «общество» - это все-таки образованные люди с гражданской мотивацией) замерло перед репрессивной машиной, как кролик перед удавом. Ритуалы покаяний (которые не помогали) и коллективного осуждения «врагов» приобрели массовый характер. Бухарин накануне расстрела восхвалял революционную секиру и признавался в любви к своему палачу – Сталину.

В «37.2» тоже самое нам демонстрируют… социологические опросы (которым нет доверия), согласно которым директивную линию поддерживают 85 процентов (массовость), а иную – только 15% (что, однако, много больше, чем в «37.1»).

То же самое верно и относительно практики доносительства.

Хотя в «37.1» она была, естественно, более жестокой. Сегодня она может проявиться light, например, в том, что к оппозиционному автору в социальной сети приклеиваются попутчики от директивной линии, которые, пользуясь несовершенством искусственного интеллекта сети, легко отправляют неугодного автора в «бан». Но и нормальные «рабоче-крестьянские» доносы тоже имеют место. Причем, особенно они распространены в творческих кругах, где время от времени просят Прокуратуру проверить того или иного исполнителя, не сказал ли он чего «против».

Или вот пример, который пришел к нам из адвокатской среды.
Некие неравнодушные граждане, заслышав неприятный им политический разговор за одним из столиков кафе, вызвали полицию, которая инкриминировала беседующим хулиганство. Фантастично, но незначительный бытовой кейс покатился по этим рельсам.

Очевидно, это все такие ростки, которые в случае реального «37.2» вырастут в огромный тропический лес доносительства и последующих репрессий.

Схоже и участие правосудия в выстраивании доминирующей политической линии

В «37.1» правосудие действовало совместно с НКВД.

В условный «37.2» оно тоже работает не с правом, а с неким пониманием «правильного».  Так, широкую известность получил пример того, как некая гражданка зашифровала свою гражданскую позицию в лозунге «Нет вобле!», хотя имела в виду явно другое. Полиция осуществила арест, а российский суд произвел мысленную дешифровку зашифрованного сообщения и осудил гражданку по политической статье. Хотя право в неискаженном правовом государстве тем и хорошо, что оно работает с формальными нормами, а не с «подразумевающимися сообщениями».

С точки зрения формального права, конечно, «доминирующая линия» ничего не могла инкриминировать данной гражданке, поскольку не любить воблу Конституция явно не запрещает. Как не запрещает она и манифестировать эту нелюбовь. Но правовая логика при обострении политической ситуации не работает. В использование правосудия в качестве политического инструмента давления – существенная схожесть с «37.1».

Причем, опять же мы не уверены, что данное явление не приобретет в дальнейшем совершенно катастрофического характера. «Кстати, вашего соседа забирают, негодяя, потому что он на Берию похож!» - пел еще знаток советского Владимир Высоцкий.

Схожесть государственнических практик и риторик

Либеральный кластер потрясло уничтожение священных коров «новой России» – Сахаровского центра* и Московской хельсинской группы*. Конечно, с момента их возникновения – Хельсинская группа* возникла в 1976 году и возродилась в 1989 году, Сахаровский центр* возник в 1996 году – там сменилось и руководство, и пришли новые люди со своими взглядами на политику страну.

Тем не менее, эти организации оставались системообразующими для первой в истории Российской республики, власть порой искала в них подтверждение своей легитимности.

Обвинение ярко выразил политический спикер Сергей Марков, сам похожий на «попаданца» из «37.1», причем прямо с процесса над «бухаринско-троцкистскими извергами».

Риторика его имитирует риторику «37.1»: «Нынешнее руководство Московской Хельсинкской группы* — это не правозащитная организация, а организация политических диверсий. Это часть сети внешнего влияния. Эти люди не защищают права человека, они защищают геополитические интересы других держав. Нынешнее руководство МХГ* предало высокие идеалы правозащитного движения».

С диверсиями и предательством лихо. Можно подумать, «сахаровцы» и «хельсинцы» пускают поезда под откос, готовят теракты. Хотя на самом деле их вина – несогласие по ряду вопросов с директивной линией. Но кто сказал, что директивная линия всегда верна? Такого никогда и нигде (*даже в Америке – шутка) не бывает, да и фактические результаты не радуют, если честно. Несогласие – единственный способ инициировать обсуждение и купировать негатив.

Кстати, данные организации – единственные держатели баз данных о «37.1». После их закрытия не к кому будет и обратиться, чтобы сверить данные. Получается «37.2» уничтожает память о «37.1». Напомним, что еще в 2018 году закрылся Фонд Александра Яковлева «Демократия» - с огромной библиотекой уникальных документов. На очереди, очевидно, Ельцин-центр. Даже удивительно, что он еще функционирует.

Молчание крупных общественных организаций

Здесь и схожесть, и различие.

У диктаторской группы «37.1» не было иного выхода как рекрутировать крупные общественные организации в процесс ритуализации покаяния и осуждения. Политическая элита «37.2» вполне может обойтись телевизором, парой спикеров, а испуганные общественные организации для нее лучше бы погрузить в глубокий летаргический сон.

Иначе трудно объяснить, почему в последнее время мы ничего не слышим о профсоюзах и творческих союзах, как будто их нет. Они ничего не одобряют и не осуждают.  Хотя в других странах профсоюзы, например, имеют мнение по любой новации, предпринимаемой властями. Выводят, как в Париже, миллионы на улицы.

Отмазка: «Мы вне политики».

Хотя очевидно, что именно политика оказывает непосредственное влияние и на условия труда, и на свободу творчества. Отстраненность организаций общественности от данного нам в ощущениях идейного раскола – одновременно и фактор тревоги, и осторожного оптимизма.

Вдруг войдут в него и раскол станет глубже и необратимей. Но вдруг вовлекутся со стороны неприятия «37.2», вспоминая на уровне политического инстинкта, как в перестройку гремел с трибун Союз кинематографистов?

Тогда страшная сказка так и останется страшной сказкой.

*признан(а) иноагентом в РФ