Иван Зубов
Ни для кого не секрет, что в России резко выросло число доносов: сообщения об этом появляются в СМИ и социальных сетях с незавидной регулярностью. Вот одно из последних, опубликованных в конце прошедшей недели: в Архангельской области студентку Олесю Кривцову арестовали и завели на неё два уголовных дела из-за постов в соцсетях. А «настучали» на неё её же однокурсники…
Вообще же, давно доказано, что одно из самых долговременных последствий тоталитаризма в любой стране — это снижение уровня доверия людей друг к другу. Шпиономания, массовые доносы, цензура, засилие силовиков во власти, постоянные проверки, пропуска повсюду, бдительные вахтеры, бесконечные заборы и прочее. Этот налог на страх стоит очень дорого и лечится долго и трудно.
Но самое главное состоит в том, что уровень доверия прямо пропорционален уровню жизни. По результатам одного из последних исследований лидером по уровню доверия человека к человеку в Европе является Швеция. Там друг другу доверяют 63%. Для сравнения — в России этот показатель до начала спецоперации был всего 25%, а теперь, совершенно очевидно, он гораздо ниже.
Любопытный пример на эту тему приводят журналисты из знаменитого сатирического сайта «Панорама»: в 2019 году мы написали про приложение «Мой донос» – мол, стучи прямо с телефона. Тогда это казалось абсурдным.
А сейчас, в 2023 году, мы смотрим, по каким запросам люди приходят на «Панораму» из Яндекса, и видим, что многие где-то услышали про эту программу и хотят её скачать…»
Отозвался на эту вечную русскую проблему и замечательный поэт Игорь Губерман:
«У Павлика Морозова внучат повсюду народилось без него. И наши современники стучат - один на всех и все на одного…»
Самое же страшное происходит тогда, когда доносами занимаются дети и стучат они на своих родителей. Эта дикая практика воспитывалась в советской школе в сталинские времена, и судя по многочисленным свидетельствам, возобновляется и в российской школе. Сетевой аналитик Сергей Лукин не понаслышке знает, что это такое. Через «школу доноса» когда-то прошла его родная мать:
«Мой дедушка служил на мелкой партийной работе. Когда начался большой террор - так называли время, когда кровавое колесо покатилось по партийным, семья жила в Колпашево, печально известное колпашевским яром. Дедушка напросился в глухую деревню еще за Нарымом вниз по Оби. По приезду пошел к единственному грамотному, способному написать донос - фельдшеру. Они договорились, что не будут писать доносы друг на друга. Так семья выжила в большой террор. Второй проблемой был страшный, не прекращающийся голод до смерти усатого. Спасала картошка, ягоды, орехи и главное - рыба. Коммуняки испоганили Обь гораздо позже. Рыбы было полно. После работы дед садился в облосок (маленькая долбленая лодочка) и ехал проверять сети и в шторма - тоже. Рыба была всё лето, зимой начиналась подледная рыбалка и из налимов в сарае укладывали поленницы.
В общем, семья выживала благодаря дедушке. В 1944 году родилась уже покойная моя матушка. Тогда уже террор стих, и семья перебралась в Парабель. В 6 лет матушка пошла в школу, умела уже читать от старшего брата и было очень умной. Всё-таки рыба хорошо обеспечивает жирами мозг, а постоянное вязание сетей развивает мелкую моторику. Вместе запускает интеллект совершенно невольно.
А вот интеллект кормили в сталинской школе отвратной гадостью, сказками про Павлика Морозова, другими мерзостями. Главное - заставляли следить за родителями и сдавать их властям. Мама поняла, что дедушка ловит рыбу тайком и не платит с нее налогов. Рыба в реке относилась к государственному имуществу, а вылов и кормление семьи - к кражи государственной собственности. Размер кражи - ванна каждый день или через день. За это полагался расстрел и случаи такие были сплошь и рядом. Матушка, став пионеркой, собралась в милицию. Каждый раз, когда она выходила при очередной попытке за порог, неведомая сила останавливала ее - немело тело и она не могла переставлять ноги. Так продолжалось довольно долго.
Через год сдох усатый. Тема закрылась. Моя покойная матушка рассказывала этот случай с ужасом в глазах. Она всю последующую жизнь представляла вариант, при котором ноги бы не онемели. Ей было невыносимо стыдно, что она могла сдать своего отца, который боготворил ее. Так, лучшее советское образование отравило ей жизнь навсегда. Возле могилок ее родителей не было места, и я похоронил ее возле сестер. Ее душа упокоилась. Теперь то же самое снова отравляет жизни наших детей и внуков... Пора прекратить эту омерзительную практику...»