«Возвышенный» садизм дремотных масс

Продолжать влиять на социально-политическое посредством узкой прослойки (которой, заметим, нет нигде, кроме России, в свою очередь являющейся априори искусственно созданной прослойкой), это все равно, что использовать в производстве первобытные орудия труда. Не говоря о том, что авторитет ее стремится к нулю и это сильно заметно, когда мы видим, как становящийся все более узким круг лиц, на протяжении года интервьюирует друг друга во все более скучном формате.

Непонятна и та страсть, с которой люди продолжают использовать термин интеллигенция. Кто вообще хочет ею быть? Почему вам не назваться интеллектуалами? Может быть потому, что вы не интеллектуалы? А ларчик просто открывался. Интеллигенция, за исключением бунтарей-одиночек и диссидентов, всегда была прослойкой между властью и народом, обслуживающей власть. Это политически несубъектная среда, не стремящаяся к власти и не имеющая своей политической цели. И неудивительно, что ее с успехом заменил условный Прилепин и прочие национал-патриоты. Также порожденный и подпитываемый ею. Мы помним, как либеральные писатели поощряли все это.

Но главное — и самое страшное для вас. Дело не в среде и ее идеях, а в медиа-ресурсе, который вы отдавали системе вместе со свободами. Кто владеет СМИ, тот владеет сознанием масс. Меньше, чем в модерне. Но лучше меньше, чем ничего. Так было, есть и будет. Дайте мне СМИ и я переверну мир.

В отсутствие ресурса, тем более в постинформационале, нельзя быть скучными и популярными одновременно. Невозможно. Люди быстро переключают каналы (внимание). Современный потребитель контента — это СДВГ-шник, чтоб удерживать его внимание, надо обладать особым талантом. Системная пропаганда тоже скучная. Она выигрывает за счет ресурса, концентрированности, наглости, безумия. Но не сильно-то и выигрывает, судя по уровню поддержки.

Везде и всюду нас окружает непонимание. Непонимание как исторических процессов, так и психологических явлений. Вы удивляетесь безропотности, с которой люди отправляются на смерть. И тут же оправдываете ее «они просто понимают, что никому не нужны». Так и есть. Социалистическое, ментально и материально обобранное, истощенное общество состоит из никому не нужных индивидов, степень нужности, актуальности которых соответствует тому, как правило, очень короткому моменту, пока кто-либо вокруг считает их выгодными. 

Примитивные сообщества (а все (!) прослойки в РФ таковы) живет в одномерном мире коротких выгод, абсолютно материальном, сколько бы оно ни болтало о духовности. Причем, для рационалиста это — антивыгоды. Ибо выгода — это все же дальняя, а не короткая цель. Удивляет меня, что и здесь идет отделение от условного «глубинного народа». «Мы не такие». Такие. Или еще хуже. Ибо обладая ресурсом, вы не используете его во благо. Вам ровно также не нужен никто, кроме своих. А сейчас, когда ресурсное поле сужается подобно шагреневой коже, вы начинаете давить и своих.

С младенчества меня не покидало чувство случайности собственного присутствия здесь, равно как и чувство опасности. Я изначально понимала эту аксиому здешнего бытия — ты нужен пока выгоден. Это касалось и ближайших родственников. И оказалось абсолютно точным прозрением. Но от трагедий и рефлексий меня уберегла субъектность, она же самодостаточность. Для тех же, кто полностью связывает себя с другими, растворяется в них, автономное существование, существование для себя, некая индивидуальная претензия и индивидуальный путь попросту невозможны — вне других их нет.

Вот, кстати, на чем держится этот миф об абсолютном нуждании в любви. На бессубъектности, равнó беспомощности. На этом же держится миф о Родине-матери, да и о матери вообще. Тогда как в архаичном сообществе — обе — не более, чем поглощающие скессы, хищницы сиюминутных выгод. Как только в обществе появляются соцлифты и повышается благосостояние, все эти схемы перестают работать. Ровно поэтому они и не появляются в РФ.

Глядя на продолжение чудовищной трагедии, не могу не отметить тот очевидный факт, что советско-постсоветский человек, измотанный бытом, униженный, этот бесконечный пострадавший — часто — тайный или явный садист. Садизм всегда проистекает из скуки, поэтому после условного Брежнева неизбежно должен был возникнуть новый тиран, как одна адская матрешка из другой. Недаром евразийцы смаковали устаревшего и тоже чудовищно скучного де Сада. Здешний садизм — это страсть чувствовать, когда ничего не чувствуешь. Выжимание пустоты.

Чем современный человек отличается от несовременного? Тем, что его вполне устраивает ровный фон, который адепты духовности клеймят теплохладностью. От того, что они чудовищно боятся свободного рацио, которое рушит архаичную наволочь дремотных чувств. Всякий чувственный надрыв здесь — это дикарство, животность, а не нечто «возвышенное», как вам преподносят те же «философские» дикари.

Пресловутое влечение к смерти, о котором сейчас так часто говорят — тоже «гуманистическое» упрощение, психоаналитический миф. Хотя примерно понятно о чем они (боялись сказать). «Влечение к смерти» — всего лишь озверевшая социальность, страсть к устранению конкурентов, но страсть, потерявшая берега. На самом деле никто (!) не хочет быть мертвым, но многие хотят, чтобы некто умер до и вместо него. Умри ты сегодня, а я никогда — в переводе на красно-коричневый русский. Именно поэтому  при диктатуре никакого «завтра» (будущего) не существует. Только сейчас и нейтрально-серое «никогда», похожее на телепомехи. Но помехи — это же не смерть, правда?