Сергей Митрошин
Сегодняшнее нападение на капитализм происходит со стороны искусства, которое можно было бы посчитать в этом случае за «левое», если бы оно имело исключительно признаки «левого», но на самом деле, оно ближе к «правому». Так во фронтменах тут часто Трамп, а «демократы США» выдаются за инкарнацию марксистских коммунистов – разрушителей правильного капитализма.
При этом основной упрек заключается в том, что после прекращения конкуренции основных политических систем, произошедшей с разрушением СССР, западный капитализм как бы потерял дух «правильного капитализма», вернувшись ко многим несовершенным практикам 19 века.
В частности, он перестал стремиться казаться глобальной демократической альтернативой. Публичные политики обмельчали, до недавнего времени довольно успешно коррумпировались вчерашним оппонентом. Куда-то делись свободная пресса и журналисты-расследователи (они начисто пропустили «пандемию века»). Двухлетняя странная пандемия как бы еще больше усугубила все эти процессы, заставив «свободные» общества надеть в буквальном смысле намордники, а центробанки накачивать ликвидностью паразитарные финансовые структуры (якобы чтобы не дать погибнуть всему). Что в свою очередь привело к очередному этапу неправедного распределению благ.
Основной отнюдь не жирующий народ стал терять в инфляции свои накопления, а финансисты составлять состояния буквально из воздуха. К примеру, 18 июня 2021 года состояние французского миллиардера Бернара Арно за сутки увеличилось на $1,4 млрд и составило $200,4 млрд. И нам совершенно понятно, что за сутки им точно не было создано ничего такого, что можно было бы оценить в почти полтора миллиарда долларов.
Внешняя рамка: сильные валюты в наших кошельках потеряли часть своей силы, но слабые ее не приобрели.
Кино как вид искусства наиболее массовый, но и наиболее также поверхностный, не осталось в стороне от всех этих явлений. Значительными стали казаться фильмы с критикой растущего социального неравенства и идеологии неконтролируемого потребления, распространенной в привилегированных классах «золотого миллиарда». В 2022 году Золотую пальмовую ветвь 75-го Каннского кинофестиваля получил фильм Рубена Эстлунда «Треугольник печали» (Triangle of Sadness), в котором описывается довольно банальная для кино ситуация растущего хаоса из казалось бы сверхстабильного социального контекста социального договора. Пассажиры тонущей сверхкомфортабельной яхты (вот ведь какая свежая метафора!) буквально захлёбываются в нечистотах своих туалетов, а обслуживающий персонал мечется от ненависти к клиентам к необходимости выжать из них оплату вожделенного контракта, но также и сохранить свою шкуру. Тонем-то ведь все равно все вместе.
До «Треугольника печали» успешно прокатался фильм «Не смотрите наверх» (Don't Look Up, 2021) о непрофессиональной работе современных «демократических медиа», пропустивших в ежедневном пиаре гибель мира. Четыре Оскара взял фильм «Паразиты» (Gisaengchung, 2019), - о семье корейских бедняков, внедрившихся в семью богачей, собственно, таких же, по-видимому, тоже паразитов. Франко-мексиканский антиутопический триллер «Новый порядок» (Nuevo orden, 2020) живописует ситуацию богатой свадьбы, которая вдруг прерывается кровавыми социальными конфликтами.
Неслучаен зачин: наемный работник просит богатых хозяев помочь с платным лечением. Причем им это практически ничего не стоит. Но последующее (после фактического отказа помочь) выглядит как расплата за отсутствие эмпатии у правящего класса. Хотя и не совсем понятно, из чего теоретически могли бы возникнуть обязательства третьих лиц платить за нужды Имярека.
Довольно мутный испанский триллер «Платформа» (The Platform, 2019) говорит о дефекте распределении благ с еще большей циничностью и, не побоимся этого слова, лапидарностью. Сверху вниз в небоскребе движется платформа с едой. И если верхние этажи получают все вдосталь, то на двухсотом этаже вниз – одни объедки, а то и трупы.
Но лично для меня вся эта тема началась еще с фильма Федерико Феллини «Репетиция оркестра» (Prova d'orchestra) 1978 года, в котором оркестр (метафора общества) в борьбе за пересмотр социальной иерархии (индивидуальных позиций в оркестре и отношений с Дирижером) разламывает социальный контекст. Идея, что милые люди, музыканты, могут сломать социальный порядок, в конце семидесятых вызвала у меня живейший интерес. До 1991 года оставалось десять лет. Однако сегодня антиреволюционное по сути кино заставляет задуматься, а на той ли стороне был тогда гениальный Феллини?
С некоторых пор существовало правило: если в дискуссии возникало слово фашизм («Ты фашист». «Нет, это ты фашист»), то дискуссия прекращалась. Наступает «китайская ничья». Потому что считалось, что вся «фашистская фактология» осталась далеко позади, в Нюрнберге 1945 года. Тогда было определено, кто такие фашисты, что сделали, как с ними дОлжно было поступить. Тема навеки закрыта. Однако время прошло, а «фашизм» так и не исчез из дискурса. Появление новой версии «Пиноккио» от Гильермо дель Торо о том свидетельствует.
На самом деле, о Пиноккио интереснее прочитать статью Антона Долина (признан иноагентом в РФ), нежели смотреть полнометражный кукольный мультфильм дель Торо. При этом лично мне визуально неприятна история деревянного диссидента, а его споры с давно забытым Муссолини совершенно не вызывают интерес, у нас тут свои муссолини. «Распятие» деревянного сына плотника вообще кажется дурновкусием. Но само возникновение в сегодняшней художественной фантазии «фашизма» вряд ли случайно. Оно свидетельствует о новых формах опасности, с которым столкнулось западное общество. О том, что современный фашизм вышел за формы Нюрнберга.
Так откуда снова взялась идея провала Запада? Да, от нового ценника в западном супермаркете, от условий жизни и работы в современном Израиле, и от того, что джинсы снова стали предметом роскоши.
Или вот аргумент: если вы не турист с запасом долларов и евро, то вы в ваш хваленый Запад не встроитесь, он вас бортанет со всеми вашими мечтами о демократии и разумном порядке.
Однако, если честно, если вы в возрасте, живете на заработанное в прошлом, точно так же вы не встроитесь и в экономику Воронежа. Хотя бы по той причине, что в условном Воронеже нет экономики, а Запад все-таки экономикой обладает. Кроме того, на Западе не действует глобальный негласный социальный договор, а-ля тот, что некогда придумал институциональный экономист Александр Аузан: лояльность в обмен на стабильность. (Кстати, разорванный в одностороннем порядке. Хорош, получился, негласный договор!) Но пока что есть тысячи разных других договоров, обеспечивающих эту стабильность в реальности. Это и автобус по расписанию, и товарное изобилие, вкусный хлеб в булочных, чистая вода в обычном кране, компенсация за выписанные врачом лекарства (во Франции). Никакого кровопролития на свадьбе и платформы спускающей сверху вниз с объедками. Это преувеличения, придуманные художниками, далекими от историософского осмысления большой политики. Часто заведомые. Часто просто скоморошные. Хотя Запад и подводят к выбору: спустить ли дикий капитализм снова с поводка на профсоюзы и социальные гарантии или больше предоставить прав демократическому государству в регулировании, также призвав его и к ответственности.
Как бы ни решился этот вопрос, многие процессы уже получили инерционность. Перед лицом внешних угроз Запад стал вооружаться и вряд ли остановится даже если угрозы исчезнут. Разбуженное неумными политиками Востока и их попутчиками – полезными идиотами на Западе, старое идейное противостояние само собой уже не успокоится. Боюсь, что ружье на стене выстрелит в третьем акте.