Сергей Митрошин
Общество устроено сложно, но и просто, как две копейки. Обладая сверхсенсорной способностью реагирования на раздражители, оно в состоянии предсказывать будущее, даже не отдавая себе отчет, что оно предсказывает свое будущее.
Например, советские матери всегда знали, что, если массово рождаются мальчики, дело идет к новым битвам. А если дети вообще перестают рождаться, то это значит, что у «победителей» исчезла вера в завтрашний день. Если обыватели забирают из банков деньги, то жди, что экономика начнет переживать трудные времена, несмотря на победные реляции экономистов. Если люди массово ищут, где лучше и где глубже от власти спрятаться, значит, что что-то с этой властью не то. Иными словами, если хочешь быть Нострадамусом, будь им. Просто стой на границе и фиксируй направление потоков. Что идет туда, что идет оттуда.
Один из маркеров – кино. Наверно, не стоит тратить ваше время, доказывая, почему с некоторого времени стало модно говорить о мировой войне. Причем не только о последней, а о предпоследней. Почему публика заинтересовалась. С последней-то войной все более-менее ясно. Зло определено, расплата закономерна. А вот с войной «-1» - не очень. Понятно, оттуда многое от нее пойдет в войну WW2, но ради чего миллионы убивали друг друга в войне «-1» - по-прежнему загадка. Чем дальше, тем она перед нами острей. Это загадка массового социального помешательства, которое, видимо, совсем еще не последнее на этой планете. Как недавно выяснилось, всегда может что-то где-то начаться и полыхнуть даже в обществах с айфонами и жидкокристаллическими телевизорами.
Кино, как известно, отметилось по этой теме мощными картинами-месседжами – «1917» и «На Западном фронте без перемен», 2022. Причем «На Западном фронте без перемен» все уже сказано самим названием и тем, что это по Ремарку.
Две центральные мысли. Первая: западный фронт не сдвинулся с мертвой точки, уничтожая ресурсы цивилизации, как природная катастрофа, вроде той, что убила динозавров. И вторая – по поводу бессмысленной атаки, которую устроил немецкий генерал в последние 15 минут войны перед договорной капитуляцией, успев убить главного героя. Разве это не подсказывает, как часто люди оказываются в руках героических генералов, пребывающих в тепле своих резиденций.
Тем не менее, раскрытием эволюции героя я не очень доволен. Вернее, отсутствием такой эволюции, что мешает вышеназванной картине Эдварда Бергера стать полнозвучным антивоенным месседжем. Почему интеллигентный мальчик полностью выполнил «правила войны» и позволил себя убить? Его на это что-то запрограммировало? Патриотизм, служение государству, долг перед товарищами? Их убили, значит, и меня должны убить?
В WW2 хоть появится вождистская идеология. А здесь что? Что нам надо исключить, чтобы этого не было?
Выше я написал, что в WW2 меньше загадок, чем в «-1». Вернее, так казалось 60 последних лет. Однако тикала, как заложенная бомба, «загадка победителя». Слишком разновеликие и разнокачественные силы подошли к финалу. И оказалось, что недавно переизданный в хорошем качестве фильм «Нюрнберг» (Nurenberg, США-Канада, 2000, реж. Ив Симоно) о многом сказал еще в начале главной политической трансформации постсоветской России – от России ельцинской к России путинской.
А именно о вопросе: победители судят побежденных только потому, что они победили или потому что они правы, а побежденные - преступники?
Кстати, в СССР долгое время не стеснялись придерживаться именно первой версии. Сегодняшнее «можем повторить» отсюда и происходит, повторим, потому что можем.
Но как можно понять из картины Ив Симоно двухтысячного года, задача западной юстиции, напротив, как раз и заключалась в том, чтобы показать, что суд над немецкими нацистами имел правовые основания, а не произвол победителя. Истец – не победители, истец – сама Цивилизация. Задача же советской юстиции как одного из участников процесса – элементарно месть и больше ничего.
Ну, хорошо, не месть, возможно, я хватил лишнего, - «оправданное возмездие». И, если честно, то не так уж часто в СССР потом ссылались на Нюрнберг – эту «игрушку» наших в дальнейшем политических противников. Нюрнбергский процесс – это ведь так называемый легизм, которого в СССР отродясь не было. Приоритет закона над так называемой справедливостью. А у нас, как известно, справедливость всегда преобладает над законом.
Только в 2014 года российская юстиция в статье 354.1 УК РФ решила придать Нюрнбергскому процессу статус «правовой святости». Притом, что совсем нельзя было сказать, что россияне так уж всё хорошо понимали про Нюрнберг 1946 года и что, разбуди их ночью, – могли бы отбарабанить выжимки из основных документов.
Законодательный запрет отрицания решений Нюрнбергского трибунала в России прежде всего погрузил в туман некоторые обстоятельства начала войны в отношении одного из «победителей» и, в частности, трагедию Катынского расстрела.
Другой важный вопрос, поднятый фильмом Nurenberg: что считать преступлением на войне, которая и сама-то вся – большое преступлению? Но солдату там куда деваться, как тому же Паулю из «Западного фронта без перемен»? Ему ж приказали. Он не мог отказаться. Почему тогда он преступник?
По этому вопросу Нюрнбергский трибунал и фильм про него сказали четко и ясно, и до сих не придумано ничего лучше: как только вы совершаете нападение, перейдя границу, вы однозначно нарушаете целый ряд международных обязательств и совершаете преступление – и генералы, и исполнители.
До сих пор в теме итогов WW2 и Нюрнбергского процесса преобладали победительные мотивы и «никогда больше». Но искусство требовало новых схваток. Экраны мира заполонили тайные заговоры и их разоблачения – от «Меморандума Квиллера», 1966 до фарсового «Железного неба», 2012. Объединяло их то, что каждый раз западные герои легко побеждали фашистов. Последний мощный «удар» по фашизму – фильм «Амстердам», 2022 от репутационного режиссера Дэвида О. Расселла. Три товарища (опять отсылка к Ремарку?), весьма натуралистично покалеченные WW2, разоблачают антиамериканский фашистский заговор.
Вот так просто? Но где такие герои сегодня, почему сегодня ничего не разоблачают и ничему не противостоят? Мы имеем право это спросить у искусства.
А возможно, «Амстердам» - это даже не комикс, а реплика оскорбляющего нас скептицизма. Подумайте только, ведь дело в фильме происходит накануне WW2, которая все равно произойдет. Глаз у персонажа Кристиана Бейла обратно не вырастит. Честный генерал, которого играет Де Ниро, получил свои пятнадцать минут славы, но все равно будет забыт уже на следующий день. Можно ли предположить, что антивоенный месседж потому не доходит до адресата, что все празднуют виртуальные победы, но вскоре отправятся на реальный фронт?