Тревога нашего времени: как лауреат Канн расписалась в нелюбви к журналистике

Сергей Митрошин

И заслуженно прохладно. Рассказывая некую историю, Клер Дени не рассказала ни-че-го! Мы ничего не узнали о бэкграунде ее героев. Ничего об их планах и движущих мотивах. Они – «звезды в полдень», когда, собственно, звезд не видно.

Кроме того, Клер сознательно или нет перепутала времена. Роман Дениса Джонсона, который был положен в основу сценария, говорил о 1980-х Никарагуа, когда вовсю полыхала гражданская война, но в фильме описывается какая-то другая, абстрактная Никарагуа – тоже с какой-то войной, но с сотовыми телефонами и антиковидными масками. Ясно только, что в стране по-прежнему не всё в порядке, экономика в упадке, тайная полиция осуществляет политический террор, запрещено хождение доллара, идеология - официальная нелюбовь к Америке. Однако есть и «хорошее»: черный валютный рынок и оазисы западного сервиса, где можно неплохо провести время и напиться. В общем, все как у нас. А общий вывод такой: жить, оказывается, можно и так.

О самих героях (он и она) мы знаем только, что они сексуальны, красивы, но не очень хорошие люди. Их роман ядовит, отчего реально гибнут вполне посторонние люди, вовлекаемые в странную историю отношений. Причем, гибнут бесцельно и не под прицелом спланированных обстоятельств, а как жертвы несчастного случая или природного катаклизма. А вот почему мы ничего о героях не узнали и не поняли, отчего это все получилось, так это не из-за слабости драматургии, а потому что главное в фильме не цинично-романтическая история сладкой парочки, а… атмосферность, «тревожность».

Такой финт в конце концов выкинула критика.

Картина, состоящая из одних неизвестных

Вообще, «тревожность» - это фишка середины прошлого века. Не случайно, фильм Дени может восприниматься и как парафраз классического фильма Антониони «Затмение» (1962). Там герои (он и она) тоже испытывают тревожное затмение, когда сексуальное чувство выдергивает их, его – из бизнеса, ее – уже не помню из чего, а потом затмение проходит и они возвращаются к своему привычному бытию. Хотя, возможно, именно оно-то и было настоящим затмением. Таков как бы синопсис синопсиса.

Герои «Звезд в полдень» тоже испытывают «затмение». Она, американка Триш (то ли проститутка, то ли журналистка-расследователь, и это опять как бы отсылка к антониониевскому «Профессия: репортер», 1975) и он (то ли секретный агент Даниэль, то ли недалекий работник загадочной нефтяной компании) вдруг забывают о своих социальных или профессиональных амплуа и затягиваются в сексуальный потный роман. Это как бы их искреннее настоящее, идущее от первобытного инстинкта.

Но «затмение» проходит и фальшивые социальные роли берут верх. Она предает Даниэля за деньги, на которые сможет вернуться в Америку, а он как бы не очень и расстраивается, поскольку оказывается, что у него «крыша», которую не может перебить никарагуанская или коста-риканская тайная полиция. А в чем тогда драма? В общем ощущении развинченности этого мира. В картине, состоящей из одних неизвестных.

В чем отличие новой тревожности от старой

На самом деле, та «тревожность» середины прошлого века все-таки имела четкие и сегодня вполне ясные нам основания. Тонко чувствующие художники прошедших десятилетий видели трещины в теле мировых идеологических диктатур и по косвенным признакам предчувствовали глобальный их слом, который, кстати, и произошел в 1990-х. А вот «тревожность» первой трети двадцать первого века, как кажется, имеет совсем другую подоплеку.

Наш мир снова неожиданно и без всяких предварительно высказанных предсказаний капитально разломился. Все это видят, - тут нет никакого секрета. Напротив, машинерия слома бесстыдно обнажена. Видели это и Триш, и Даниэль. Не видели только того, что последует за уже случившимся разломом. Тревога ожидания разлома, разлитая в 1960-70-х годах, сменилась тревогой ожидания итогов нового разлома. Того, что будет дальше и будет ли для этого какое-нибудь «дальше». Грубо говоря, не сгорит ли всё в ядерном апокалипсисе. Новая «тревожность» обвешана, как елочными игрушками, суицидами взрослых и детьми, играющими в войны, суицидным поведением государств.

За что не любят журналистов

Фраза, сказанная о героине – «то ли журналистка, то ли проститутка» - имеет больший смысл, чем педалирование неопределенностей нашего времени. Возможно, это сознательное соединение в родстве первой и второй древнейших профессий. Одни критики считают, что Триш и была проституткой, изображавшей из себя журналистку-расследователя, исключительно чтобы подобраться к объекту своего сексуального вожделения. Затем она и нагнетала паранойю преследования. Другие – что она именно что несчастная журналистка, вынужденная проституировать по жизненным обстоятельствам и из кризиса в профессии. Будучи в либеральное десятилетие политическим редактором и руководителем коллективов, я наблюдал на практике и первое, и второе.

Так, часто в моем подчинении оказывались статусные журналистки, точно такие же «триши» из пулов при власти, торгующие информацией посредством близости к тем или иным сильным мира сего. А потом и они пропадали, прямо как ищущий забвения Дэвид Локк из «Профессии: репортер», вдруг не выходили на работу, становясь при этом счастливыми или несчастными женами.

Клер Дени не скрывает того, что не любит такой журнализм, но, по правде говоря, его сегодня не любит никто, не только потребители инфоматериалов, но даже и сами журналисты. Слишком очевидны стали издержки профессии и зависимость «журналистов» от политической ориентации работодателя, утеря моральной брони и статуса четвертой власти.

Перед глазами встает творческая траектория некогда либерального оратора Красовского, ныне сэлфирующего себя на балконе, где он изображал пляски дикой радости аборигена, оттого что «патриотические» ракеты падали на головы наказанных граждан. Сменился работодатель! Или совсем дно: когда он призывал топить и сжигать нелояльных русскоговорящих детей. Даже «патриоты» несколько обалдели.

Или трагическая гибель другой журналистки, медиа-менеджера (все знают, о ком я, но прошу воспринимать отстраненно), вокруг которой в либеральные годы некогда формировался круг уважаемых либеральных публицистов. А в последних сценах, в том числе и в сценах жизни, мы видим ее вместе с пропагандисткой Симоньян, творчески планирующими график работ… поскольку тут тоже сменился работодатель!

Наверно, нелепо взывать к кому-нибудь о том, что так жить нельзя и есть пределы конформизма. Но можно посмотреть «Звезды в полдень» и немножко об этом подумать.