Психоаналитик Олесь Манюк описывает происходящее сейчас как крушение мира:
«Очень сложно, почти невозможно донести эту мысль. Человекоразмерная реальность исчезла. По очень простой причине. В современной глобальной цивилизации (а в нее по умолчанию входят все цивилизации) полностью — даже не выкорчеван, а просто напросто исчез, элиминировался — принцип трансцензуса (запределивания).
Иными словами, исчез символ смерти, а вместе с ним и все символическое измерение (чем это чревато хорошо описал Борхес в «Сообщении Броуди»). Массовая культура, современная «невежественная наука» (очень точный термин Ортеги-и-Гассета), цифровые технологии превратили человеческое существование в неопределенное, размножающееся «здесь и сейчас». Компьютерную симуляцию, неограниченно длящуюся, в которой не умирают, а сохраняются и перезагружаются.
Какое бы «новое откровение» не возникло — оно попадает в этот адский котел и неизбежно становится еще одним элементом химерического «существования». Nec plus ultra. Дальше некуда. Исчезло символическое измерение. Исчез язык, превратившись в систему сигналов. Исчезли смыслы и потому исчезла реальность. Необратимо. Ее видимость еще сохраняется. Но те, кто могут — видят, что это лишь пустая оболочка, лишенная внутреннего наполнения. В конце концов исчезнет и она. Если и существует возможность смыслов и стало быть, реальности, то точно не в человеческом мире. Потенциал человека оказался нереализован и теперь уже не реализуется никогда. Покойник подавал надежды, которым сбыться было не суждено. Концерт окончен, свечи потушены.»
Я не разделяю пессимизма Олеся. По моему мнению, старая реальность и должна была исчезнуть, ибо полностью исчерпала себя. «Человек исчезнет, как исчезает прибрежный песок», — так писал Мишель Фуко. Проблема лишь в том, что она исчезает просто неправильным (нецивилизационным, а самым жестоким и глупым образом). Попросту — некомфортным. Прошлый мир, модернистский музей должна была нивелировать цивилизация. А его уничтожает архаика («русский» мир), параллельно уничтожая все живое. Моя мысль, что нет смысла сожалеть о потерянном — об образах, мифах, архетипах. Единственное, о чем мы можем и должны сожалеть — о живых, то есть, о самих себе.
Писатель Денис Драгунский удивляется, почему люди никак не реагируют на мысль о всеобщей гибели человечества, которая по его мнению их все-таки тайно страшит. Не так уж и страшит! Потому, что все-таки постмодерн. И всеобщая смерть отрицает индивидуальную. Умрут все — не умрет никто. Так они понимают. Ну и в России отдельная история. Апокалипсис — это социализм с дьяволическим лицом. То самое «никому ничего не достанется», снимающее невроз и зуд социальной конкуренции. Не говоря о том, что работать не надо. Не счастье ли? Здесь я, конечно, лишь зло иронизирую.
Дмитрий Глуховский (признан иноагентом — прим. ред.) протрезвляет:
«Происходящее с нами — это лотерея смерти. Все должны жить в вечном страхе вытянуть не ту соломинку. Все должны бояться отвечать на звонки с незнакомых номеров, бояться выходить из дома и бояться, когда стучат в дверь. Потому что за дверью и на другом конце провода может оказаться государство. Из ужаса перед смертью родится сначала покорность перед этим чудовищем, а потом и религиозный восторг перед ним. Бессистемность, нелогичность, неизбежность наблюдаемой вакханалии делает ее подобной року, которому нельзя противиться, которому можно только покориться. С чудовищем-государством нельзя торговаться, ему можно только молиться.»
На улицах Москвы и Санкт-Петербурга идет охота на людей. В то время как одни бегут, инертная масса живет как ни в чем не бывало, в каком-то кроваво-водочном тумане. Процессы резко ускорились. Это уже ожившие картины Босха, где черти мучают смертных. Как бытие, возникшее из хаоса, «русский» мир сворачивается в энтропийную воронку, в гигантскую инферно-улитку. Похоже, это уже не политика. Это завершение проекта «Россия» в том виде, в котором он существовал доселе. Наблюдая послушно-обреченные массы, невольно вспоминается пошловатый, но верный ленинский штамп. Который, правда, следует подвергнуть резекции до — «Низы не хотят жить».
О смерти в России, в особенности России нынешней, стертой «ластиком» с карты мира, где ежели еще теплится биологическая жизнь, то биографическая уже невозможна, в особенности для существа с амбициями — более чем уместным мне кажется употреблять термин «сгинуть». Да именно «сгинуть», а не «погибнуть», не умереть, провалиться в кошмарную болотистую хохломскую вязь неким тотальным отсутствием, опровергнувшим самость.
Россия, как я писала не раз, темная окраина бытия. Но сейчас, увы, она распространила флюиды своего влияния на весь мир. Что происходит сейчас с Западом? Под формалистским прикрытием цивилизационных ценностей, он допускает такое повышение рисков (угроза применения ЯО), которое ставит под вопрос саму приверженность этим ценностям. Здесь, увы, мы также можем говорить о латентном суицидальном поведении. Но причины его лежат не в чистой страсти к смерти (ее, конечно, нет), а в самом факте непроговоренности очевидного. А именно — конца самой парадигмы постхристианской цивилизации.